– Нет. Война – не детское дело. Сиди дома, а я вернусь и расскажу тебе про танки.
Она всхлипнула, но смотрела печально и понимающе. Потом вдруг спросила:
– А оружие?
Да, оружие, как это я забыла? Из оружия у меня имелся игрушечный маузер и настоящий
перочинный нож – одно лезвие в нем было сломано, но я всем говорила, что это никакое не
лезвие, это кровосток – разве не понятно? С маузером было солиднее, с ножом практичнее. Кто
знает, вдруг в самом деле придется драться с повстанцами? Секунду поразмыслив, я сунула нож в
карман джинсов.
– А тебя не убьют? – догнал меня уже в дверях комнаты голос сестры.
«На войне всякое бывает» – хотела ответить я сурово, но почему-то не ответила. Шмыгнула носом
от жалости к себе, сказала мягко:
«Ну что ты! Конечно, нет! Я их сама всех убью за то, что с нами сделали. Смотри, какой у меня нож
– с кровостоком!»
Ну вот. Так и потеряли мы свой легкий, фартовый заработок. Остается только добавить, что в
остальном переворот прошел прекрасно. Было много танков и людей, все вдруг стали дружны
между собой и так никого и не расстреляли и не убили, кроме трех несчастных парнишек чуть
постарше меня. Парнишки тоже шлялись в тот день по городу и вместо приключений схлопотали
по пуле – не повезло. Убитых хоронили как героев. Звучала грустная музыка, выступал Президент
и весь город плакал. Мы с сестрой плакали тоже.
ГАЛЬ – ВАЛЬ
Во времена моего детства считалось, что школьными учителями становятся одни неудачники.
Даже мамы с московской окраины, где я тогда жила, пытались всеми правдами и неправдами
уберечь дочерей от учительской доли.
В девять лет я влюбилась в учительницу русского языка и литературы со странным именем Мира.
Была она старше меня лет на пятнадцать, а, значит, родилась где-то году в шестидесятом, когда
девочек уже не называли Октябринами и Энгельсинами, но мода на чудные имена, тем не
менее, сохранилась. Стоит ли описывать мои чувства ? У всех влюбленных в любом возрасте они
одинаковы. Нет смысла повторяться. Загляните в любой роман – и узнаете. В-общем-то ничего
странного в этом событии не было: маленьким девочкам свойственно влюбляться в красивых
наставниц. Современная психология, говорят, это даже приветствует. Дело все в том, что
красивой Мира как раз не была. Она была… незащищенной что ли? Высокая, худая, коротко
стриженная, с комсомольским значком, приколотом на карманчик мальчишеской блузы, она
походила скорее на невыросшую девочку, чем на учительницу. Однажды, заметив царапину на
бледном Мирином запястье, мой сосед по парте Сашка Селезнев хмыкнул: «Нашу Миру кошка
поцарапала…» Я глядела на царапину как на тлеющий бикфордов шнур. Хуже всего было то, что я
никогда, никогда не смогу ее защитить ни от кого и ни от чего. Мне захотелось быть с нею, быть
ею, стать с ней единым целым. Я не понимала тогда, что в эти минуты так оно и было – такова
закономерность любви. На уроках я, понятно, не сводила с нее глаз. Если она замечала это и
улыбалась мне – я улыбалась в ответ. Потом ее улыбки стали… не то чтобы натянутыми, но
какими-то спрашивающими. Вот это уже совсем не входило в мои планы. И я пустилась на
хитрость. Едва поймав ее взгляд, я скашивала в сторону глаза и слегка прикрывала их ресницами.
Попробуй тут заметь в моем взгляде что-то такое! Однажды Мира оставила меня после уроков
переписывать сочинение. Теперь она сидела за своим столом и смотрела на меня требовательно,
неотрывно. Я почти разозлилась. Сердце мое и без того громко болело – зачем еще добавлять?
Наскоро дописав последнюю строчку, я бросила тетрадку на учительский стол и метнулась к
двери. «Оля, подожди…» Она подошла ко мне. «Оля, я хочу спросить тебя… – я вновь
почувствовала цепкий взгляд ее серых комсомольских глаз. – За что ты меня не любишь?»
Высокая, нескладная девочка стояла напротив меня возле классной двери и нервно переступала
длинными жеребеночьими ногами в красных босоножках. Я смотрела на ее босоножки. Мне
хотелось кричать от невозможности сказать в этом мире правду! Мой затылок едва доходил до
ее открытого локтя. Тут даже открывать рот было бессмысленно. Месяц спустя я перешла в
другую школу. Влюбленность еще долго вспыхивала во мне, но уже подобно сломанной
электрической лампочке: внезапный жар и свет сменялись многомесячным холодом и тьмой – и
обратно. Я думаю, что ее нет в живых – мне так легче. Никогда не приходило в голову ее
разыскать – да и зачем? Узнать, где и как растит внуков пожилая женщина с выцветшими