«Какой позор!» — мельком подумал он, но эту малоприятную мысль тут же заслонила другая, совсем уже неприятная: «Что я им тут наплёл?» Он знал, что в принципе, с глобальной точки зрения, нет ничего страшного в том, что он им тут наплёл. За годы и годы Демодок основательно изучил психологию эллинов и знал, что потом (потом-потом, через много пересказов) греки всё перепутают в его песне, переиначат и поменяют местами. И окажется, что сначала был выстрел Эрота, нечаянно (конечно же, нечаянно!) поразивший его пенорождённую маму, а уже после выстрела — похищение… Но ведь это будет потом, через много лет, а сейчас-то ему как выкарабкиваться? И ещё дурацкий разговор с сорванцом — хорошо, если греки его просто не поняли.
Демодок с усилием поднял голову и прислушался. Да. Греки, слава богам, просто не поняли его разговора с Эротом. Они настороженно молчали и ждали продолжения песни.
Демодок, тоже молча, принял из предупредительных рук Понтоноя свою суму, торопливо нашарил в ней комплект запасных струн, размотал, отделил нужную, сел и поставил инструмент на землю, зажав его коленями. На ощупь натягивая новую струну на место оборванной, певец лихорадочно прикидывал варианты, ни один из которых — он уже давно это понял — всё равно не осуществится. Здесь ничего нельзя придумать заранее. Здесь надо просто петь. Видеть то, что поёшь, и — петь. И будь, что будет.
Глава 2. Любовь — не драчка
Гефест уже извёл на невидимую проволоку весь наличный запас дефицитного в медном веке железа, аккуратно развесил мотки по стенам и теперь бесцельно хромал по кузнице, явно не зная, что дальше делать с этим полуфабрикатом и на кой Демодок он вообще понадобился. Проходя мимо, заглянул в глубокую нишу, где третий десяток лет пылился в небрежении его механический слуга. Правый (рубиновый) глаз чудища выжидательно загорелся, массивная голова со скрипом повернулась навстречу хозяину. Молча постояв перед бесполезным болваном, Гефест уныло отвесил ему щелбана в золотой, с выщерблинами от гвоздей, лоб и захромал дальше. Сняв со стены один из мотков, нащупал конец невидимой нити, намотал на палец и дёрнул. Удовлетворённо хмыкнул и дёрнул ещё раз — посильнее. Нить тоненько взвизгнула, но не поддалась.
— Силки для Артемиды? — пробормотал Гефест и с сомнением покачал головой. — Вряд ли. Не собирается же она разом переловить всю дичь у себя в лесах…
— Сети, — вполголоса подсказал Демодок, и Гефест медленно повернулся к нему.
— Железные сети? — переспросил бог.
— Вот именно, — всё так же вполголоса подтвердил певец. — И поторопись, дружище: скоро они тебе понадобятся.
— Мне? — снова переспросил Гефест. — Зачем? — Но Демодок уже тронул струну, и мастер заторопился, один за другим срывая со стен мотки и нанизывая их на медный прут. — Мог бы и сразу сказать… — недовольно пробурчал он, отыскивая в груде инструментов на полу вязальные крючья.
— Да нет, не мог, — виновато возразил певец, задавая басовой струной ритм новой работе бога. — сначала я тоже не знал, зачем тебе эта нить, а потом у меня порвалась струна. Вот и пришлось тебе немного побездельничать.
— Ну-ну… — буркнул Гефест. — Сама порвалась? — Он искоса глянул на Демодока, но тот сделал вид, что не расслышал вопрос. — А потом окажется, что всё это я придумал! — Гефест раздраженно кивнул на уголок сети, уже возникающей из-под его пальцев (лишь узелки слабо поблескивали в отсветах горна). — Не Демодок придумал, а я… — он обиженно замолчал и с шумом поддёрнул железные нити.
— Не нравится? — улыбнулся певец, с удовольствием следя за движениями узловатых, божественно ловких пальцев.
— А кому такое понравится?
— Всем, — уверенно сказал Демодок. — Всем, кроме тебя. Потому тебя и недолюбливают на Олимпе, что тебе это не нравится. — Гефест угрюмо молчал. — Шёл бы ты в люди, а? — неожиданно для себя предложил Демодок. — Научился бы воображать, придумывать. Творить…
— И помер бы через двадцать лет? — хмыкнул Гефест. — Ищи дураков!
— Ну что ж, тогда не обессудь, — вздохнул Демодок. — Тогда плети свою сеть и помалкивай. Да плети побыстрее — я скоро вернусь.
Алкиноевы гости, естественно, не слышали этого разговора: на сей раз Демодок не позволил себе увлечься. Они восхищались искусной работой Гефеста да, быть может, сумели заметить, что бог раздражён и чуть более обыкновенного угрюм. Но объяснят они его угрюмость по-своему — и очень скоро. Возможно, даже не придётся останавливать время: Арей нетерпелив, а стрелы Эрота, как выяснилось, действуют безотказно…