Как можно, не идя на риск, запретить народу быть готовым к войне во время мира, если мы не в силах запретить готовиться к войне враждебным нам народам? Средства, обеспечивающие безопасность, определяются лишь средствами и возможностью нападения. И этими, и только этими, правилами они, по сути, будут определяться всегда. Бесполезно воздвигать конституционные барьеры против естественного побуждения к самосохранению. Хуже, чем бесполезно, ибо это лишь внедряет в конституцию оправдание для узурпации власти, что в свою очередь, со ссылкой на прецедент, приведет к многочисленным и неоправданным повторениям. Если один народ постоянно содержит хорошо обученное, вымуштрованное войско, готовое служить честолюбию или мести, то даже миролюбивейшие его соседи вынуждены принять соответствующие меры предосторожности. Пятнадцатый век был тем злосчастным [c.272] периодом, когда военные приготовления стали вестись во время мира. Начало этому положил французский король Карл VII. И вся Европа последовала или была вынуждена последовать его примеру. Если бы другие народы не последовали этому примеру, вся Европа непременно уже давно была бы в цепях одного монарха. Если все страны, кроме Франции, теперь распустили бы те военные силы, которые они содержат в мирное время, результат, пожалуй, был бы тот же. Закаленные римские легионы превосходили умением доблестные, но необученные полчища других народов и сделали Рим владыкой мира.
Не менее справедливо и то, что в конечном итоге свободы Рима были принесены в жертву его военным триумфам, так же как Европа, за редкими исключениями, расплатилась за военную мощь своими свободами – там, где они существовали. Вот почему содержать постоянное войско всегда опасно, но в то же время необходимо. В наименьшей степени оно влечет за собой неудобства. В наибольшей – может привести к роковым последствиям. Вообще же к нему похвальнее всего относиться с предусмотрительностью и осторожностью. Мудрый народ совместит все эти соображения, не станет в спешке отворачиваться от любого источника, который может оказаться существенным для его безопасности, и проявит все свое благоразумие, постаравшись уменьшить как необходимость, так и опасность такой силы, использование которой может нанести вред его свободам.
Предлагаемая конституция явно отмечена благоразумием. Уже сам Союз, который она прочно скрепляет и охраняет, делает невозможным повод для военных соединений, могущих представлять собой опасность. Америка объединенная и при небольшой по численности армии, даже без единого солдата, будет скорее неодолима для иноземных славолюбцев, чем Америка разъединенная, но с сотней тысяч готовых к бою ветеранов. Мы уже имели случай заметить, как некоему народу Европы отсутствие помянутого повода спасло его свободы (см. статью 8. – Ред.). Благодаря своему островному [c.273] положению и своим морским силам Великобритания оказалась неуязвимой для соседних армий, и ее правители никогда не могли, сославшись на действительные или мнимые опасности, заставить народ заниматься расточительными военными приготовлениями во время мира. Расстояние, отделяющее Соединенные Штаты от могущественных мировых держав, обеспечивает им такую же счастливую возможность. И пока народ Америки остается единым целым, у него нет ни надобности, ни причин для создания опасных военных образований. И не следует ни на минуту забывать, что только своему Союзу народ Америки обязан подобным преимуществом. В тот момент, когда Союз распадется, наступит иная эра – сложится иное положение вещей. Страх, обуявший более слабые, или славолюбие, снедающее более сильные штаты или конфедерации, явят собой такой же пример в Новом Свете, какой Карл VII явил в Старом. Примеру этому последуют здесь по тем же мотивам, по которым ему следовали там. И вместо того, чтобы извлечь из своего положения такие же бесценные выгоды, какие Великобритания извлекла из своего, мы придем к тому, что Америка полностью повторит опыт Европейского континента. Свобода на ее пространствах будет повсеместно раздавлена постоянными армиями, с одной стороны, и постоянными поборами и налогами, с другой. Судьба разъединенной Америки будет даже гибельнее, чем судьба Европы, в которой источники зла ограничены ее собственными пределами. Там мощные державы из другой части света не плетут интриги среди ее враждующих народов, не подстрекают их к взаимной розни, не превращают в орудие иноземных притязаний, зависти и мстительности. В Америке же бедствия, порожденные внутренней неприязнью и завистью, раздорами и войнами, станут лишь частью ее удела. К ним прибавится тьма бедствий, вызванных отношениями, которые имеет с этой частью света Европа и которых нет с Европой ни у одной другой части света. Нет таких красок, которые могли бы достаточно ярко обрисовать картину последствий возможного распада Союза, и предъявлять ее надо всем и каждому. Она должна быть всегда перед глазами у каждого, кто любит мир, каждого, кто любит свою [c.274] страну, каждого, кто любит свободу, дабы он лелеял в сердце должную привязанность к единой Америке и мог должным образом оценить средства сохранить ее таковой.