То, что такая попытка невероятна, можно удовлетворительно объяснить, исходя уже из одного соображения: ее нельзя предпринять, не вызвав немедленно мятежа громадной массы народа, возглавленной и руководимой правительствами штатов. Нетрудно усмотреть, что эту неотъемлемую часть свободы в бурные периоды распрей может нарушить в ущерб конкретному классу граждан победоносное и подавляющее большинство, но чтобы такая фундаментальная привилегия в стране при ее географическом положении и уровне просвещения оказалась под ударом, затронув громадную массу народа умышленной политикой правительства, не вызвав при этом народной революции, – невообразимо и невероятно.
В дополнение к общим соображениям внесем уточнения, которые ликвидируют все опасения на этот счет. Несходство составных частей национального правительства и еще большие различия в их действиях в различных сферах – мощное препятствие на пути возникновения единства взглядов для проведения пристрастных выборов. Существует достаточное разнообразие в размерах собственности, в духе, обычаях и привычках народа в различных частях Союза, и это определяет значительное разнообразие в отношении их представителей к различным социальным слоям и условиям в обществе. И хотя близкое общение при одном правительстве содействует постепенной ассимиляции нравов и [c.398] настроений, тем не менее как физические, так и нравственные причины могут в большей или меньшей степени постоянно питать конкретно различные склонности и желания. Но обстоятельство, которое, наверное, окажет здесь самое сильное влияние, – это различные способы конституирования ряда составных частей правительства. Палата представителей непосредственно избирается народом, сенат – законодательными собраниями штатов, президент – избранными народом для этой цели выборщиками; следовательно, остается очень малая вероятность общего интереса, чтобы цементировать эти различные структуры в пользу пристрастия к данному классу избирателей.
Что касается сената, то невозможно, чтобы любое регулирование “времени и порядка”, а это все, что принадлежит национальному правительству в отношении этого органа, смогло бы оказать воздействие на подход, который определит выбор его членов. На коллективное мнение законодательных собраний штатов никогда не могут оказать воздействие такого рода обстоятельства. Уже это должно убедить нас, что и не будет сделано попыток проводить дискриминацию, которой опасаются. За какое вознаграждение станет сенат раздавать преимущества, которые не будут его касаться? Или чего ради поощрять одну ветвь законодательной власти, игнорируя другую? Одна ветвь в этом случае нейтрализует другую. И мы никогда не дождемся включения сюда назначения в сенат, если одновременно не будем уверены в добровольном сотрудничестве законодательных органов штатов. Если же последнее окажется правильным, тогда не имеет значения, в чьих руках обсуждаемая власть – их или Союза.
Но какова же цель капризной пристрастности в национальных органах? Должна ли она проявиться в дискриминации между разными отраслями промышленности, между различными видами собственности, между разными ее размерами? Держат ли там сторону интересов землевладельцев, или финансистов, или торговцев, иди промышленников? Или, говоря излюбленным языком противников конституции, будет ли она способствовать подъему “богатых и высокорожденных” за счет исключения и унижения всего остального общества? [c.399]
Если пристрастность проявится в пользу связанных с той или иной промышленной деятельностью или собственностью, тогда мне представляется, что за нее вступят в соперничество землевладельцы и торговцы. Излишне утверждать – вероятность бесконечно мала, – что те или другие возвысятся в национальных органах, а не один или другой будет господствовать во всех местных инстанциях. Отсюда вывод: поведения, клонящегося к тому, чтобы предоставить чрезмерные преимущества тем или другим, следует больше опасаться, если их получат землевладельцы, а не торговцы.