— Чувствуешь ли ты, что после смерти родителей связь с Римини прервалась?
— У меня просто стало меньше поводов приезжать туда. Там осталась только моя сестра Маддалена. Она очень милая. Я помню ее рождение. Я держал ее на руках с бьющимся сердцем: боялся, вдруг она выскользнет. Сейчас это крупная сильная женщина. Как-то, когда мы прогуливались вместе ночью по Риму, она сказала, показывая на мою тень на земле: «Федерико, можно подумать, что это папа».
— Каким ты находишь Римини сегодня?
— Отели, бары, закусочные, ночные клубы, дискотеки — огромные… как космические корабли, тысячи людей, берущие летом город штурмом… По сравнению с Римини Лас-Вегас — тихий, спокойный городишко. И этот бесконечный поток сверкающих машин, которые по вечерам высвечивают своими фарами своего рода Млечный Путь.
— Разве не осталось ничего от Римини твоей юности?
— Площади, памятники, улицы, арка Августа, мост Тиберия, «Гранд-отель». В ярком свете солнца или пелене тумана «Гранд-отель» неизменно стоит на месте, олицетворение экзотики, роскоши, красивых женщин. В нем есть что-то колдовское, мифическое, он всегда вне времени.
— Ты все-таки скучаешь по Римини?
— Долгое время Римини был для меня чем-то непонятным, тревожным и неопределенным. И если я порой возвращался туда с неохотой, то лишь по причине своего фантазматического мышления. Город для меня запечатлелся раз и навсегда в определенной эстетической форме, и столкновение с реальностью меня мучило. Воображаемый Римини стал для меня материалом для работы. Римини настоящий — это было совсем другое дело. Я всегда отдавал себе отчет, что символическая картинка рискует застыть, заизвестковаться, иссушиться, но именно поэтому и старался сохранить ее в движении, превратить во что-то живое. Было бы глупо разрушать символы под предлогом того, что они — плод реакционного восприятия жизни. Кино — это сфера, полная жизненной силы, поскольку в кино эти символы представлены живыми благодаря тем приемам, которыми располагает режиссер.
— Но теперь ты охотно приезжаешь в Римини?
— В течение нескольких последних лет моя тоска по Римини становится все более сильной. Это как приятная болезнь. Безотчетно я все чаще думаю о Римини, о Римини моего детства и юности, о Римини моих первых любовных переживаний. Меня все больше захватывает мечта в духе маменькиного сынка: приехать и провести несколько дней в «Гранд-отеле», пожить в номере, где останавливаются принцы крови.
— Что означает для тебя быть романьольцем?
— Само слово «Романья»[21] вызывает ощущение чего-то теплого, защищающего, чувственного, наводит на мысль о ласковой, доброй, питающей, но в то же время незнакомой матери. Я произношу его с чувством вины, но на самом деле я не знаю этой страны. Я отдаю себе в этом отчет всякий раз, когда покидаю Романью. Мы, режиссеры, ничего не сказали об Италии, ничего или почти ничего. Наша страна до сих пор является для нас незнаемой землей.
ЮНОСТЬ ХУДОЖНИКА
Несмотря на все то, что Феллини рассказал о себе, и то, что написали о нем другие, детство и юность кинорежиссера остаются до сих пор почти неисследованными. Это касается его деятельности как рисовальщика, карикатуриста, создателя юмористических картинок и даже, если хотите, художника. Но все же мало-помалу обнаруживаются свидетельства того, что в детстве он был настоящим вундеркиндом и что у него была, если можно так выразиться, очень «художественная юность». Собранные за последнее время документы позволяют восстановить то, что, перефразируя название книги Джеймса Джойса «Портрет художника в юности», можно назвать «Портретом Феллини в его рисунках, карикатурах, юмористических сюжетах и картинах».
Мало кто знает, что помимо Демоса Бонини и Нино За для Феллини еще одним образцом для подражания, вернее, одним из тех, с кем он совместно рисовал карикатуры, был Итало Роберти, скрипач, игравший летом в «Гранд-отеле» и курзале Римини, а также в кинотеатре «Фульгор» с маленьким оркестриком. Этот оркестрик до появления звукового кино выделял самые значительные и особенно волнующие места в фильмах, которые тогда демонстрировались.
Итало Роберти, как, впрочем, и Феллини, научился рисованию и карикатуре, глядя на рисунки Нино За, выполненные в типичном для Римини стиле, а также на все то, что попадалось им на глаза летом, когда сама жизнь здесь становится спектаклем, театром на открытом воздухе, ярмарочным представлением, с жонглерами и бродячими акробатами.
Карикатура была художественным и культурным отображением недолговечного пляжного сезона. Если, работая с Демосом Бонини, Феллини подписывался просто «Ф», то работая один, он подписывался «Феллас», именем клоуна, или одного из персонажей Сальгари. Он написал портрет оператора «Фульгора» Джованни Лукки, умершего в 1947 году.
Серия карикатур на актеров и актрис, звезд кино, мужчин и женщин, которую Феллини выполнил для кинотеатра «Фульгор», наверняка представляет большой интерес. Недавно были обнаружены около тридцати рисунков, входивших в серию, среди которых — изображения Джорджа Мерфи, Герберта Маршалла, Руби Далмас, довольно известной в то время актрисы (на карикатуре, изображающей Руби Далмас, в нижнем левом углу имеется надпись: «Художнику Феллини. Руби Далмас, то есть посвящение ему от нее, а не наоборот). Все они подписаны «Феллас».
О другом милом и забавном случае стало известно совсем недавно. Рассказал о нем Алессандро Кампи, старейший цирюльник Римини. Кампи был из тех, кого называют продолжателями дела своего отца. Его родитель стриг клиентов прямо на пляже. Впоследствии ему удалось открыть свою лавочку на виа Каироли. В 1990 году Кампи написал Феллини поздравительное письмо в связи с его семидесятилетием, в котором говорилось: «Помнишь, как я однажды постриг тебя, а ты расплатился со мной карикатурой?» Феллини ответил ему так: «Дорогой синьор Кампи, я получил ваше дружеское сердечное поздравление, спасибо, это давнее воспоминание — не менее от этого для меня дорогое — о Римини прежних времен. Желаю вам успехов в работе и долгих лет счастья». В конце письма указано: «Рим, январь 1920 года», то есть месяц и год его рождения, вместо 1990-го.
Фрейдовская описка? Неосознанное желание вернуться к истокам? Невольное признание в страхе перед неумолимостью старости? Досада на болезни, мучившие режиссера? В 1992 году у него обнаружится аневризма брюшной аорты, которая окажется фатальной.
Во всяком случае, мы увидели карикатуру, которой Феллини расплатился за стрижку с Кампи. Она очень своеобразная, более вычурная, чем другие, поскольку выполнена в технике коллажа. Черты лица парикмахера набросаны уверенной рукой, а краски откровенно контрастны: лицо светло-желтого цвета, глаз, белый, красные губы, волосы серые с черным, а ухо фиолетовое в черную полоску. На, шее — белый квадрат, а справа внизу наклеены две напечатанные строчки: «Карикатура-коллаж, выполненная Феллини Федерико и Демосом». После подписи стоит дата: XV, что означает 1937 год.
Во времена юности Феллини в Римини было три самых известных заведения: бар «Диана», «Кафе дю коммерс» и бар «Озония». Первый, рядом с которым Феллини и Демос Бонини держали свою «Лавку искусства», обычно посещался сомнительными личностями, зловещими и опасными с виду. Во втором в основном встречались торговцы скотом, портные, крестьяне, продавцы сельскохозяйственной продукции. Третий облюбовали люди, прозванные vissuti (те, кто уже успел пожить), молодые люди, похвалявшиеся большим жизненным опытом и чрезвычайно заботившиеся о производимом впечатлении из желания отличаться от других своими манерами.
Феллини писал в своей книге «Делать фильм» («Fare un film»): «Перед «Кафе дю коммерс» прогуливалась Градиска. Она была одета в черный бархат со стальным отливом, у нее были невероятные накладные ресницы, светлые колечки волос были одно за другим плотно приклеены к ее голове, как tortellini[22], и даже в разгар зимы можно было разглядеть ее легендарные вздымающиеся груди, раздутые, круглые, под почти прозрачной блузкой». Но Феллини нравилось бывать именно в баре «Озония», а вовсе не в «Кафе дю коммерс» или «Диане». И то обстоятельство, что он уже стал известным карикатуристом, несмотря на свои шестнадцать лет, открывало ему двери в это святилище светской молодежи Римини.
21
Романья