— Фильм будет сниматься «Федериц», то есть производственной компанией, образованной тобой совместно с Анджело Риццоли?
— На это дело меня подбил Риццоли. Кроме моих фильмов мы должны будем выпускать фильмы режиссеров-дебютантов. Нам хотелось бы попытаться избавить молодых режиссеров от изматывающей борьбы с продюсерами, которую приходилось, например, вести мне.
— Как странно: это говорит такой кочевник, бродяга, как ты, сидя за столом в окружении сотрудников и объявлений с номерами телефонов ближайшего полицейского участка.
— Я и не надеюсь долго продержаться.
— Я вижу на твоем столе огромную подкову.
— Общеизвестно, что я посещаю магов, ясновидящих, колдунов, таким образом пытаясь уберечься от неприятностей.
— У тебя уже были попытки работать с начинающими режиссерами?
— Один раз я работал с Пьером Паоло Пазолини.
— И что из этого вышло?
— Пазолини считают писателем-реалистом, но для меня он прежде всего писатель вычурный, склонный к крайностям, фантазер, способный пойти в самом неожиданном направлении. Это — романист, поэт, филолог, эссеист. Я заставил его снять несколько сцен, которые он сам написал. К сожалению, ему не удалось достойным образом передать при помощи кинематографического изображения всю силу и красоту своего вымысла, что он делает в своих книгах.
— Были ли у тебя попытки работать с другими молодыми режиссерами?
— Да, с Родольфо Сонего, сценаристом фильмов, в которых снимался Альберто Сорди. Джулио Квести и Витторио Де Сета должны будут также дебютировать у нас. Кроме того, мы собираемся снять фильм по произведению Франческо Саверино Габрини, где режиссером будет Пьетро Джерми или Джон Хьюстон и где Джульетта будет играть главную роль.
— Не получилось ли так, что ты хотел освободиться от тирании продюсеров, а в итоге объединился с одним из них?
— После «Оскаров», полученных мною за «Дорогу» и «Ночи Кабирии», и успеха «Сладкой жизни» продюсеры изъявили большое желание наложить руку на мои будущие работы. Еще до того, как я снял «Сладкую жизнь», то же самое попытался сделать Берт Ланкастер, образовавший независимую производственную студию с участием лучших голливудских мастеров. Он пригласил меня в Соединенные Штаты, чтобы я там нашел подходящий для меня сюжет. Он провез меня по всей Америке, от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Во время пребывания в Лос-Анджелесе я был приглашен на ужин, который давало сообщество мафиози. В Америке гангстеры выказывают особую чувствительность по отношению к артистам. В связи с этим я был у них в большой чести. Внезапно один из них подошел ко мне и сказал: «Когда вернешься в Италию, езжай к моему другу (и он назвал имя известного итальянского гангстера, депортированного в нашу страну), он даст тебе все, что нужно. Будет достаточно, если ты ему скажешь, что ты от Боба». Я спросил, не поубивал ли, случайно, человек, о котором он говорит, на своем веку кучу народа. Он ответил: «Да, но тогда он еще был молод. Уверяю тебя, сейчас это святой человек. С ним так обошлись потому, что его не поняли, как Иисуса». Должен признаться, что когда я готовился к съемкам «Сладкой жизни» и никак не мог найти продюсера, чтобы финансировать фильм, я испытывал большой соблазн отыскать приятеля этого Боба.
— В какой обстановке будет происходить действие твоего нового фильма?
— По примеру Росселлини я всегда работаю на улице, в домах у незнакомых людей, в зависимости от случайных побуждений, непредвиденных обстоятельств, немыслимых персонажей. Я открыт для всего, что может предоставить мне новый день, готов к самым странным встречам, готов откликнуться на самое диковинное предложение. Но новый фильм придется снимать в студии, поскольку он не получится, если мы будем отвлекаться, ведь я должен быть предельно точным в воплощении образов, которые составляют его сущность.
— Это будет фильм-исповедь, если так можно выразиться?
— Он может выглядеть как автобиографический фильм, но только внешне, поверхностно. Надеюсь, что он найдет отклик у всех, кто его посмотрит. Он будет предельно простым: в нем ничего не нужно будет специально разгадывать или разъяснять.
— Но у него же есть свой сюжет, начало и конец?
— Это история интеллектуала, который пытается все иссушать, устранять из жизни всю внутреннюю теплоту. История человека несвободного, пойманного в западню, узника, который пытается справиться со своей косностью, старается что-то понять, но в итоге отдает себе отчет, что ничего не понимает, что гораздо лучше принимать жизнь такой, какая она есть, и лучше ей довериться, чем все драматизировать. Есть ли у фильма начало и завершение? Мне кажется безнравственным показывать историю, у которой есть начало и завершение. Фильм должен быть в некотором роде похож на жизнь. В нем должны происходить неожиданные события, совершаться ошибки. И в то же время фильм, особенно тот, который я собираюсь снимать, требует абсолютного контроля. Вопреки некоторым опрометчивым высказываниям, которые я допускаю, в нем ничего не должно быть оставлено на волю случая.
— Правда, что главную роль в нем будет исполнять Лоуренс Оливье?
— Я подумывал о том, чтобы пригласить Лоуренса Оливье, это великий актер, который мне очень нравится. Но исполнителем главной роли все же будет Марчелло Мастроянни.
— Когда ты готовился к съемкам «Восьми с половиной», ты говорил, что не будет никаких особых трудностей с пониманием фильма. На деле же он оказался недоступен пониманию большей части зрителей. В Козенце и Калабрии зрители принялись оскорблять владельцев просмотровых залов в знак протеста против непонятного фильма.
— Я неважный судья своим фильмам. Мне трудно судить о них, да я и не хочу этого делать. Создавать фильмы — это мой способ жить: когда я не снимаю, я готовлюсь к съемкам. Но мне не кажется, что «Восемь с половиной» — фильм сложный для понимания. Для меня это освобождающий фильм, и я надеюсь, что он также освободит и зрителей, даже если это и не произошло с теми, кто смотрел его в кинотеатре в Козенце.
— Но сам ты доволен фильмом, твоими коллегами, актерами?
— Да. А отчего мне быть недовольным? Именно сейчас я достиг удивительной гармонии с моими коллегами. А к актерам я испытываю те нежность и любовь, которые испытывает кукольник к своим марионеткам. В кино существует такое понятие, как передний план, который является безжалостной рентгенографией всего, что происходит в душе. Чудо состоит в том, чтобы условное, воображаемое действие выглядело подлинным. Мастроянни в этом смысле продемонстрировал смиренную и абсолютную готовность к перевоплощению и в результате исключительно хорошо исполнил свою роль. Анук Эме удалось заставить зрителей забыть свою беспокойную и чувственную героиню, которую она сыграла в «Сладкой жизни». Клаудиа Кардинале была для меня так же важна, как для Пиноккио Фея с голубыми волосами. Сандра Мило была восхитительна. Все остальные актеры справились прекрасно. Когда съемки закончились, всем стало грустно. Что касается меня, я могу сказать по этому поводу лишь то, что «Восемь с половиной» кажется мне фильмом искренним до неприличия и, быть может, раздражающим. Но в то же время он мне представляется одновременно комичным и развлекательным.