Шторы не просматривались, в просветик сбоку виделась лишь узкая полоска голубоватых обоев да угол телевизора со светящимся экраном. Слышалась песня: «Вы не верьте, что живу я как в раю…» Галя постучала. Никто не подходит. Постучала еще раз сильнее. Борькино лицо. Вытянулось. Открыл окно, помог влезть. Отпятился, убавил до отказа звук телевизора, как-то приглушенно спросил:
— Ты откуда? Оттуда?
— Ага.
В комнате с ним была совсем не Наташа, все правильно. Наташа для нормальной, тихой жизни в приличной квартире, а для праздника другая. За столом сидела девушка, точнее сказать женщина, не молоденькая — нога на ногу, платье до пола, на руке колечки блестят — смотрит с интересом, не то улыбается, не то усмехается. Собой ничего, симпатичная.
— Здесь прошла, что ли? — Борька подошел, выглянул в окно.
— Ага, — опять слабо кивнула Галя. Она почувствовала, как ее пробирает дрожь. Присела на стул напротив женщины.
— С самой лестницы, что ли, шла? — все недоумевал Борька.
— Мгы, с лестницы.
— Выверты, — ухмыльнулся Борька, закрыл окно, сел на подоконник. — Ну, что скажешь?
Носок его правого ботинка постукивал по полу, отмерял длинные, тягостные паузы. По экрану ходила нарядная певица, крутила на палец длинные бумажные стружки, немо раскрывала большой чувственный рот, резко поворачивала голову, смотрела в упор темными кошачьими глазами. И в напряженную тишину неожиданно втиснулся странный сдавленный смешок. Девушка, женщина эта самая, пыталась зажать рот рукой, спряталась в ладошки, не выдержала и откровенно рассмеялась. Отняв руки от лица, она просто, добродушно даже, заговорила:
— Не обращайте внимания, господи, что только в голову не придет… Знаете, подумалось, сейчас раз — тук-тук! и мой орел ненаглядный в окно влетает. — Женщина расправила руки, изобразила орла. Потом наполнила фужер вином, протянула Гале. — Выпейте. — Галя отпила глоточек. Женщина мигнула подбадривающе. — Вот и хорошо, а я пойду.
— Нет, оставайся! — вскочил Борька. — Что я… Она мне… Муж я ей, что ли?! Прилипла, сил никаких нет…
Борька что-то объяснял женщине, но Галя улавливала лишь отдельные, какие-то смятые вскрики.
Она вся как-то переключилась — пришла на ум и совсем иначе воспринялась странная история про солдата и змею, услышанная недавно от старухи вахтерши в общежитии. Служил солдат на границе. Осенью должен был демобилизоваться, а весной началось: как заступит на пост, так приползает к нему змея, свернется клубочком, голову поднимет и смотрит. Поначалу крепился солдат, никому не говорил, боялся — засмеют. Потом не выдержал, поделился с напарником — тот никакой змеи не видел. Сказал тогда солдат командиру, так, мол, и так, не могу больше, жуть берет. Командир, конечно, не поверил, но сказал, что понаблюдают за ним, когда он на пост пойдет. Ну, понаблюдали — нет змеи. Солдат сам в удивлении: не пришла! И на него уж подозрение — симулянт! Выходит на пост в другой раз, один уже — опять змея! Солдату деваться некуда, крепится, несет службу дальше. Но стали замечать, худеет человек на глазах, молчит, рта не раскрывает. Ночами кричать начал. Увезли его в больницу. Полежал он в больнице, дело к поправке пошло. И вот однажды, тихий час как раз был, спали все, встал он чего-то, подошел к окну, глядит — а под окном змея. Та же самая, голову подняла и смотрит, а из глаз-то — слезы… Решил солдат врачам ничего не говорить, срок службы выходил, думал, выпишется из больницы — и домой. А жил далеко, аж в другом конце страны — такое расстояние змея не проползет. И вот через три дня ему выписываться, приказ об увольнении уже был — вдруг солдат умирает. Причину определили: змеиный укус. Похоронили его, назавтра приходят, а на могиле змея лежит мертвая. Припомнили тогда жалобы солдата, послали змею на исследование. Разрезали ее ученые, оказалось, сердце у змеи было человеческое — девичье.
Конечно, неправда все это, сказка, словом, но сейчас Галю внезапно проняло. Каково же ей, бедной змее, было?! Видела же, изводит, губит любимого, быть его никогда не сможет, и уйти нет сил! Сколько она перестрадала, прежде чем его и себя убить?!
— А при чем здесь я, — тыкал себя в грудь пальцем Боря, — она вот родить собралась, меня хочет заарканить! А что я должен? В одном, считаю, виноват: не надо было затягивать! Сеструха давно говорила…
— Нет, Боренька, ты не прав, — прервала его женщина, — я людей повидала, смотрю сейчас и говорю: попомни меня, пожалеешь ты о ней, покусаешь локоточки…
— Я?! Локоточки?!
Галю не обидело, больше удивило, что Боря чужой женщине про нее говорит так плохо и зло. А женщина возражает, заступается, жалеет Галю, но больно уж чересчур, и при этом белозубо, чуть косо улыбается, покачивает головой, отчего дрожат в ушах сережки…