— Выходит, если бы не встретились, так бы и жили? Мучились бы друг без друга и жили?
— Я же говорю, судьба. Все равно бы встретились. Или я бы тебя нашел.
— Ты посмотришь еще, какая у нас дочка растет! — прижалась она еще крепче. — Сразу влюбишься. Волосики белые-белые — в меня, а сама смуглая такая — в тебя, носик курносенький, глаза голубые-голубые…
— Это в деда, в моего отца.
— Ага. И щечки, как булочки. Голосок тоненький такой. Говорунья, уже вовсю говорит. С восьми месяцев начала слова выговаривать.
— А где она сейчас?
— Так я к ней еду! Подруга, Тамарка Бурова, ты ее знаешь — у окошка койка стояла — она же отсюда, из Дмитриевки. У ней родители здесь живут. Она в отпуск пошла и взяла с собой Дашку. Пусть, говорит, молоко попьет настоящее, по травке босичком побегает. У меня же Дашка — дочь полка. В общежитии все девчонки возятся с ней, играют, платьишек надарили — до школы хватит.
— Ты что, все в той же комнате живешь? Должны площадь отдельную выделить как одиночке. Все-таки на стройке работаешь.
— Обещают. Переселили меня вообще-то. На первый этаж, где семейные. В комнатку к такой же матери-одиночке подселили. И то едва выхлопотала. Она чуть постарше меня. Живем: у нее кровать — у меня кровать, у ней детская кроватка — у меня детская, а стол уж поставить негде. Девчонки приходят, все хохочут. — Галя рассмеялась.
— Хех. У меня двухкомнатная, тридцать пять квадратов на троих — и то вроде тесно.
— Вы же объединились… — Галин голос потускнел. — Обменялись удачно, повезло.
Она молчала, казалось, чего-то ждала. Он притянул ее к себе.
— Ты эту квартиру ей оставь, всю. Пусть.
— Посмотрим. — Боря запрокинул голову, долго смотрел вверх. Из-за верхушек деревьев медленно выплывало большое белое облако. Оно выходило, плотное и массивное, притеняло солнце и будто бы даже придавливало Борю к земле. До него ясно стало доходить: как это непросто — оставить жену. Живут они с Наташей в общем-то неплохо, обеспеченно. Ребенок тоже. Квартира. Надо будет как-то объясняться, что-то говорить, собирать вещи и уходить — куда? Потом разводиться, разменивать площадь… С Галей, конечно, лучше и легче, но… вот как бы так, чтоб и жена осталась, и Галька была?..
— Боря.
— А?
— О чем думаешь?
— Да так… На облако вон смотрю. — Он тяжело вздохнул.
— Ничего, Боренька, ничего. Все будет хорошо. Я сейчас думала: надо мне настойчивей быть. Дадут комнату — никуда не денутся. Пять лет уже скоро на стройке. А то приду в местком: мне — жди. Я — ну, ладно. С ними надо жестко: или комнату — или ухожу! Конечно, они понимают — куда я пойду…
— Конечно, надо… За горло их надо брать. Слушай, — Борька оживился, — все удивляюсь: как ты прошла тогда по этому карнизику? Потом сколько раз снизу смотрел — жуть берет! Узенький такой, высота — пятый этаж! Мы тогда сидим… я сижу, слышу, в окно стучат. Немыслимо! Как? Пятый же этаж. Мерещится, что ли, думаю? Вдруг снова — и звонко так! Ей-богу, как-то не по себе стало. Черти ломятся, больше некому. Новогодняя ночь как раз. Открываю занавеску — глазам не верю…
— Да ну, Боря, чего об этом… А ты еще не раскаялся, что замуж позвал? А то я говорю-говорю, а ты уж, поди, думаешь: как бы от нее удрать, — рассмеялась Галя.
Борька тоже хохотнул, повернулся, крепко поцеловал ее.
— Шутница ты.
Галя взъерошила его волосы.
— Вот сейчас Тамарка-то удивится!
— Какая Тамарка?
— Бурова.
— Бурова? А-а. — Борька напрочь не помнил, кто такая Бурова. — А чему удивится-то?
— Ну, как же? Дашка-то у нее же.
— Конечно, удивится. А чему удивится-то?
— Как чему? Ты сейчас заедешь со мной, Дашу посмотришь?
— А-а. Заеду, конечно, заеду… Правда, я собирался к одному мужику тут завернуть. К леснику. Дельце есть.
— Это долго, да?
— Нет. Полчаса.
— Давай тогда вместе заедем. Можно вместе туда?
— У меня, Галя, такая работа, если вертеться хорошо, — говорил возбужденно Борька по пути к леснику, — денег иметь можно море.
— А я на алименты не хотела подавать, — вставила Галя. — Подруги все в голос…
— Брось ты, это я сгоряча наговорил. Что мне эта сотня? За день могу заработать. Время такое — кто нынче на зарплату живет? Вислоухие только. Сейчас приедем к Феде-леснику. Простой крестьянский мужичок этот Федя. Какая там у него зарплата! «Волгу» имеет, тракторик маленький, чешский — сенокосилочка такая, а мужик понтовый. Как-то приоделся — почти на всех пальцах золотые печатки. Все покрупнее моей, — показал Боря. Он рассказывал о Феде с какой-то необъяснимой чрезмерной увлеченностью, с таким усердием и азартом, будто жизнь этого Феди для Гали была сейчас самой важной. — Правда, и горбатится он по-черному. Одиннадцать голов крупного рогатого, свиней — не знаю сколько! Я, говорит, поднимаю Нечерноземье, осваиваю «близкую даль». Кино такое есть, «Близкая даль», дескать, рядом и далеко, хех-хе. Или еще: «В своем лице возвращаю земле хозяина-труженика». С юмором мужик, но и ловчила хороший…