Щеки Анны Васильевны запылали, как на уроке. Летом, когда ее бостоновое пальто висело в шкафчике на деревянных плечиках, почти никто ей не уступал места. А теперь, когда она надела свое единственное пальто и не садилась только потому, чтобы не помять его и не протереть, ей все уступали место. Просто наказание какое-то. Если она будет садиться, через три года придется покупать новое пальто.
Анна Васильевна вошла в учительскую и увидела Максима Максимыча.
— Максим Максимыч, дорогой, выручайте. — И она все ему рассказала. — Ведь у вас сейчас будет два «окна». А у меня столько дел — голова кругом идет.
— Рисунок не нашли? — спросил Максим Максимыч.
Анна Васильевна приложила ладони к румяным щекам.
— Не знаю, как и быть. Просто не знаю.
Максим Максимыч, расстегнув свой кожаный портфель, извлек рисунок в рамке.
— Миленький вы мой, дорогой, где же вы его нашли, скажите, пожалуйста? Вы меня просто спасли! — выпалила Анна Васильевна. — Как вы его нашли?
— Целая одиссея, Анна Васильевна. Если бы не Колька Стародубов, не видать бы вам работы Сидельникова.
— Саша все так же отказывается идти в школу?
— Да. Надо бы поскорее устроить детишек в сад. У матери шов не срастается, еще на неделю в больнице оставили. Хорошо, езжайте, посижу я с вашими вихрастиками...
Когда Максим Максимыч вошел в класс, ребята расшумелись. Кто-то крикнул:
— А у нас русский и литература!..
— А меня вы видеть не хотите?
— Хотим! Хотим!
Максим Максимыч остановился у стола. Сегодня в классе было холодновато. Ночью не успели загрузить углем котельную, и батареи были холодными. Девчонки сидели, накинув на плечи пальто и платки. Мальчишки держались, но кое-кто уже отогревал руки в карманах. Только Витьке Новожильскому холод был нипочем. Он сидел за партой, раскинув руки на спинке скамейки. Ноги его были вытянуты так, что носки сапог выглядывали под скамейкой, где сидели Федька и Алена.
— Анна Васильевна задерживается, — сказал Максим Максимыч. — И чтобы немного разогреться, мы с вами займемся строевой подготовкой. Поняли мою мысль?
— Да! — хором ответили ребята.
— Новожильский, ты, кажется, недоволен?
— Я счастлив, Максим Максимыч! — вскочил Витька с места.
— Ну то-то. А сейчас — становись! Отставить! Крышки парт — не пулеметы, и школа — не полигон. Забыли? Становись! Федорчук, портфель разрешаю оставить — твой бутерброд потерпит, пока ты маршируешь...
Максим Максимыч провел ребят в раздевалку и, когда все оделись, вывел класс во двор.
— В одну шеренгу становись! На первый-второй рассчитайсь... В две шеренги стройся. Полищук, где у тебя правая нога?
— Вот она, — сказал Герка.
— А ты уверен, что это правая?
— Да.
— Так почему же ты начинаешь перестроение с левой? Новожильский, — Максим Максимыч кивнул вслед прошедшей мимо школы высокой и стройной девушке, — приятно посмотреть, как идет человек. Подтянутый, плечи расправлены. А у тебя что, Новожильский? Стоишь как корова на льду. А ведь в хоккей играешь... Соколов, что у вас там за секреты с Сидельниковым?
— Товарищ военрук, — Федька встал по стойке «смирно», — разрешите обратиться.
— Слушаю тебя.
— Тут у нас одно дело. Нам нужно на час уйти.
— Кому это вам?
— Полищуку, Миронову и мне.
— Очень важное дело? — прищурился Максим Максимыч.
— Ага, — сказал Герка.
— Секретное?
— Секретное.
— А секрета под глазом больше ни у кого не будет?
— Нет, — ответил Герка. — Чес слово.
Вовка стоял, опустив голову. Он не знал, что еще затеяли ребята. Они только сказали ему, что поведут его куда-то после уроков. Тогда почему Сережка с ними тоже не идет? Он сегодня спросил у Вовки: «Ты знаешь, где живет твой дед?» — «У своей сестры». И все. А теперь вот решили вести его куда-то во время уроков.
За три дня, прошедшие со дня драки, Вовка понял, как плохо жить без деда. Не у кого было спросить, почему Витька назвал его «подлюгой», почему его сумел избить этот слабак Полищук. Разговоров с отцом Вовка стал избегать.
— Ты иди к трамваю, — сказал Федька, когда они вышли из строя. — А мы сейчас придем.
Вовка шел к остановке, ломая голову над тем, что затеяли одноклассники. Какую свинью ему еще хотели подложить? Неужели мало того, что у него все лицо покорежено? И зачем он про Сашку тогда рассказал? Нет, правильно, что рассказал. У него хватит смелости не то что про Сашку правду сказать — он про отца все расскажет. Возьмет и напишет письмо и отошлет его в «Пионерскую правду». Как отец всех обманывает. Как он обкрадывает государство. И тогда вызовут Владимира Миронова, поставят на гранитный пьедестал перед стотысячным строем пионеров и скажут: «Ты настоящий герой, Володя! Все пионеры должны брать с тебя пример. Мы счастливы, что среди нас есть такие светлые души, как твоя. И мы награждаем твою светлую душу...» И перед миллионным строем ему повесят орден. И заиграют трубы, и зарокочут барабаны. И во всех газетах будут помещены его портреты. И о нем будут писать, что подвиг такой в жизни Володи Миронова не случаен. Что он и раньше был таким и всегда разоблачал трусов и обманщиков. Все ему начнут завидовать. И тогда он придет к деду, а дед ему скажет... Что же ему скажет дед? «Так чей же ты хлеб ешь, внучек?» Нет, не то...