И все же колхоз держался. Люди с надеждой ждали весны, когда первая зелень поможет им выпутаться из постигшей беды. Для себя толкли солому в ступах, собирали в поле бурые ошметки крахмала, оставшиеся от прошлогоднего картофеля, пекли из него лепешки, выкапывали в остожьях «гонюх» — съедобный корень, приберегая драгоценные клубни картофеля, что лежали в погребах, на семена.
Вынесли и эту тяжесть. А когда поехали на сенокос, стали просить председателя выдать, как до войны водилось, мяса на варево. Распорядился Перфил забить старую, отжившую свое корову. Да, наверно, один из членов правления не так понял председателя, решил, что Перфил этим авторитет зарабатывает, дисциплину расшатывает, хозяйство под корень рубит. И прокурору донес.
Времена были строгие. Папка, которая началась с доноса, быстро распухла. Не успел Перфил Михайлович порадоваться, что веселее становятся люди, что поднимаются в наволоках первые стога и прибавляются удои на фермах, крепнут телята, как оказался за решеткой.
Ему бы вовремя акт составить на несчастный случай, мол, прирезали корову по необходимости, и все бы сошло с рук, да не такой человек Перфил, чтоб фальшивку стряпать.
Вернулся Перфил через несколько лет, молчаливый, с проседью на висках.
В лагере он был дизелистом. И в колхозе дело по технической части нашлось. Не зря говорят: если котелок варит, нигде человек не пропадет. Так и остался Перфил в деревне, хотя многие из тех, кто попадал в сходные истории, чаще оставались в городе.
Таким был человек, к которому я потянулся всем сердцем, сам не зная почему. Даже родные удивлялись нашей дружбе. И сам Перфил спрашивал не раз: «За что ты меня, Володька, любишь? А ведь любишь, знаю». И только Амосовна говаривала не однажды: «Ты держись Перфила. Плохому не научит. Лицом он смур, а сердцем чист».
Погода обманула нас. Оттепель, ударившая в половине апреля, перешла в затяжное ненастье с метелями, холодным ветром, вьюгой. Обычно уже в конце первой декады мая мы приносили уток. И в эту весну утка, было, появилась, но вскоре надолго исчезла. Холода она не боится, был бы корм. Отсиживалась, знать, в это время где-то в верховьях речек, на незамерзающих болотах. Да еще после говорили, что на полях бродила утка большими стаями, чего не видывали раньше. Чем она там кормилась, кто знает. Только в начале второй декады снова потеплело, но солнца не было. Снег сходил исподволь, незаметно. И лишь по заберегам можно было видеть, что весна вот-вот нагрянет. А она трудная выпала. Запасов сена в колхозе почти не осталось, держали скот на полуголодном пайке. Особенно плохо было с кормами для овец. Они едят лишь мелкое, сухое сено, а его не было: прошлое лето сплошь шли дожди, сенокос затянулся до белых мух.
Перфил, который еще до появления сквозных заберег поселился в Каталкиной избе, покоя не находил. Забот с овцами много, блеют с утра до вечера, есть хотят. Просил зоотехника узнать, нет ли где-нибудь хоть воза сенца, пока можно еще по льду перевезти.
«Нет, — отвечает, — и так тебе дали больше, чем другим. На Ипатихе телята на подножном корму с первых дней, как снег стал сходить».
На нет и спроса нет, но сберечь породистых, полутонкорунных овец-мериносов надо, и Перфил занялся давно знакомым делом — рубкой ивняка. Скоблить было некогда, да и незачем. Просто валил кучей ветки, и овцы обгрызали их со всех сторон. Пока лед на озерах стоял и вода прибывала понемногу, на лошади возил, потом жил запасом, а когда вода с реки хлынула, пришлось в лодке ивняк возить. На одни-то руки не управишься.
Я пришел на островок в половине мая, в один из серых вечеров, когда не поймешь, то ли дождь капает, то ли снег падает с неба. Поставил ружье в угол, бросил тяжелый рюкзак, снял телогрейку.
— Упарился! — сказал я Перфилу. — На реке воды полно, чуть не по колено всю дорогу брел.
— Переждал бы денек-два, поднимет лед, хоть в тапочках беги, — хмуро ответил он, глядя в окно, за которым висела полумгла, сквозь которую тускло блестели огни деревень на домашнем берегу.
Отсюда, с заречья, было видно, что райцентр давно слился с окрестными деревнями. Раньше только в распадках, где любили селиться наши деды, блестели огни, а теперь они как бы взбежали на гору, может, для того, чтобы дальше видно было? Откуда только люди деньги берут? Дома-то какие, по четыре-пять комнат, с верандами, с паровым отоплением.
— Когда-то я еще дом закончу. — Перфил подбросил в печурку дровишек и качнул головой. — Нет, осенью, наверно, еще новоселья не справить. Пока туда-сюда, пролетит время. А тут еще с бальками[5] связался на грех.