— Возьми, пожалуй. Мы тут без нее обойдемся, — согласился рыбак, — на миру живем, без помочи нельзя. — Катер ушел в райцентр, а мы с Перфилом перебрались на новое место. Там было веселее. За грядой мачтовых сосен не брал ветер, днем припекало, в глубине бора урчали косачи, над самой палаткой выводил трели лесной конек, по веткам ольшаника прыгали дрозды. Мелкая птаха, оказывается, прилетает по ночам и тут же берется за гнезда.
Уезжая от нас, секретарь райкома протянул мне конверт.
— Амосовна просила передать. Кто же тебе так часто пишет, охотник, издалека?
— Друг! — и я невольно смутился. Знакомый, как бисерная вязь, почерк, голос, который я слышу даже издалека. Чем ты порадуешь меня, доктор?
— Ты что-то сияешь, как медный самовар, — сказал Перфил, когда мы раскинули палатку и развели костер, чтобы согреть чайник.
— Письмо получил. — И, чтобы он больше не спрашивал, сам спросил: — Ты любил когда-нибудь?
— Я-то? На пятый десяток перешагнуло, а что-то не задумывался над этим. Некогда все. Хозяйство, знаешь, заботы.
— Ты любил когда-нибудь, Перфил? — спросил я снова, когда костер разгорелся, а над опушкой бора поднялась змейка дыма.
— Ну что ты пристал как банный лист. Любил! Любил! Перша тоже живой человек. Была одна, и сейчас помнится. Когда осколками снаряда долбануло и кореши за мертвого посчитали, на себе с поля боя вытащила. Такое забудешь разве. Сын у нас, уже в армии служит.
— У тебя сын? — удивился я, зная, что живут они лишь вдвоем с Фроней. — Не знал.
— Не понял ты. От той… От первой. Пишет. Так одна и прожила всю жизнь. Приезжай, говорит, если не забыл. А куда ехать — столько лет прошло. Городская она. Куда, думаю, тебе, Перша, в такую среду соваться, хоть ты и рыжий, хоть и говорят, что рыжие, мол, счастливые, но не искушай судьбу, возвращайся-ка лучше в свой Коровий Брод, выбери себе девку с оглядкой, чтоб ровня была, да живи себе потихоньку.
— Фроня-то знает об этом?
— Как не знать. Фотокарточка сына в красном углу висит. Весь в меня. Поначалу ревновала, а потом поняла: зря. Что до нее было, чего вспоминать. Да и сколько уже вместе прожили. А в сторону не поглядывал.
— А вправду говорят, будто Витя тебе вовсе и не племянник?
Перфил нахмурился.
— Зря болтают праздные языки. Его мать мне двоюродной сестрой приходится. Выдумали тоже. Знал бы кто — язык бы вырвал. Мне што, на нее зря наговаривают. Один бог знает, с чего Витя так на меня похож. Оба мы, наверно, в деда, который, по слухам, такой же рыжий был. Зря! Просто у нас с Фроней детей нет, вот и держу его около себя, учу уму-разуму. Все на пользу пойдет. Все пригодится. Перша плохому не научит.
— Взяли бы кого-нибудь!
— Баял я уже своей про это, да куда там. Есть, говорит, у тебя сын, и довольно. Что мы, говорит, хуже других, чтоб чужого к себе брать. А сама сохнет, год от года все больше. Надо бы дите Фроне иметь, веселей бы выглядела, да вот нет у нас никого. Не выпало такого счастья. Хозяйка из Фрони хоть куда получилась. Хоть и попилит иногда, не без этого, так ведь с нами, мужиками, иначе и нельзя.
Я помнил их свадьбу в тот памятный сорок седьмой. Несмотря на невзгоды, люди не разучились смеяться, плакать от радости, плясать.
— Председатель женится! — эта весть разнеслась тогда по всем деревням. — За невестой поехал.
Перфил женился неожиданно для всех на девушке из Филипповки — дальней цилемской деревушки. Все ждали другого: он последнее время ухаживал за учительницей, и та, кажется, была не против. Но каким был в то время, таким и остался после рыжий Перша, всегда можно было ждать от него самого неожиданного.
После покрова дня неслись по первому снегу, позвякивая бубенцами, разукрашенные пары, разудало пели гармони, прощаясь с одним из лучших гармонистов. Три дня играли свадьбу. И хотя ни с той ни с другой стороны большой родни не было, но народу оказалось столько, что в клубе, где была свадьба, гости не вмещались. Амосовна, тогда еще молодая, первая причитальщица по деревне, выводила бесконечную песню про удала молодца и ясну лебедушку, счастья им желала. Все, казалось, счастливую судьбу предрекало. Но прожили молодые мало, в начале лета забрали Перфила. И попал он в еще более отдаленные, чем Печора, края.
— А ты чего не женишься? — спросил меня Перфил.
— Да все побаиваюсь, попадется какая-нибудь злюка, — в тон ему ответил я.
— Зряшно живешь. Тридцать скоро. Пора. Без семьи человеку нельзя. А та, что пишет, кто?
— Друг. Хороший друг. На почитай, если хочешь. — Я вынул из конверта открытку с иволгой, сидящей в гнезде.
— Ты уж лучше сам прочитай. Я не привык чужие письма читать.