«Как твои голубаны, Володя, не прилетели еще?..»
— Ишь ты, — перебил Перфил мое чтение, — и про голубанов знает. Не землячка?
— Нет. Из Каменки.
— Это почти своя. Дальность не помеха. Чужие девки, наоборот, говорят, слаще. Смотри, парень, не прогляди свою, как ее, иволгу. Пролетит, и не вернешь, как и голубанов.
— Ты о чем это, Перфил?
— Не видишь на открытке диковинную птицу? Думаешь спроста?
— Это ж просто друг.
— Все в жизни вроде бы просто, а вглядись — ух, как она запутана. Спохватишься, да поздно будет.
Смутил меня Перфил своими разговорами, плохо спалось мне в ту ночь. Звал к себе город, где после института работала Нина, — большой, разноголосый, где круглые сутки стоят у причалов «купцы», разгружаются лесовозы и траулеры, дают прощальные гудки рейсовые пассажирские суда, отправляясь в долгое плавание по студеному морю. А над головой свистели крылья свиязей, над бором разносилось чуфыканье косачей, где-то в кустах шумно били крыльями по воде крохали, раза два за ночь проплывали над нами запоздалые лебеди и пронеслись первые стаи космарей — хохлатой чернети. Казалось, все кругом пело. Казалось, сама земля, наполовину залитая водой, поет о чем-то таинственном. И откуда-то издали, из синей дымки, окутавшей землю, впервые в жизни на меня накатила грусть, затуманила глаза, кольнула под сердцем.
— Ты спишь? — спросил Перфил.
— Сплю, — ответил я, не оборачиваясь.
— А хороши наши места весной, не найдешь лучше. Не может Перша без них обойтись. Где деды жили, там и ему, видно, помирать. Так уж на роду повелось.
— Перфил, а голубаны скоро полетят?
— Космарь показался, значит, и они где-то на подходе, не за горами. Не спеши, парень. Жизнь коротка. Незачем ее подгонять, да и не в нашей власти это. Но и медлить тоже нельзя… Вижу, не спится тебе. Какая она из себя?
— Хорошая!
— Красивая?
— Красивая! Самая красивая.
— То-то! Спи! Видать, не зря пишет. Думаешь, я такие конверты первый раз вижу? Да у тебя на подоконнике целая куча набралась. Сам-то часто пишешь?
— По настроению!
— Пиши! Друзей нельзя забывать. Да и уедешь ты скоро. По глазам вижу. Не житье тебе здесь, тесно, вижу, в город душа рвется.
— Не сказал бы. Горожанин из меня, что из Перши профессор.
— Першей стать дело не трудное. А тебе без города не обойтись. Помяни мое слово. Только когда ты будешь там, вспомни порой и про Коровий Брод, про тех, кто нянчил тебя, с кем рос, не будь Иваном, не помнящим родства. А то, что деревенский, не стыдись. Нечего стыдиться. Не земля человека красит, а человек землю.
Над верхушками сосен поднималось солнце, над водой плыл густой туман от тающего в кустах льда. «Пинь-пинь! Пинь-пинь!» — где-то в кустах совсем рядом пела синица. Я встал, накинул на плечи телогрейку и пошел в глубь бора полюбоваться тетеревиным током.
Мы отгородили берег, открывающий овцам ход к воде, валом из хвороста. Для водопоя им хватало воды и в бору. Но теперь приходилось дежурить, присматривать за отарой в оба. Сена уже совсем не осталось. Надежда была на ивняк да еще на чуть показавшиеся из земли зеленые былинки.
Лишь бы солнце посильнее грело, трава быстро в рост пойдет. Время-то позднее, света много.
Да, весна запоздала и наверстывала упущенное. За несколько дней провалил лед, и теперь уносило тот, что оставался на берегах. Мы перешли на лов рыбы по кустам, вдоль бора. Щука отнерестилась, на зеленя пошли пелядь, сиг, чир, даже язь, который нерестится значительно позже.
Кажется, и берега нет, где бы сети приткнуть, но Михаил Иванович, по одному ему известным признакам, находил добычливые места. И сети не пустовали. Теперь рыбу отвозили на катере ежедневно. Два раза приезжал к нам зоотехник колхоза, а вместе с ним и Фроня, жена Перфила, которой думалось, что без нее мужик в заречье пропадет. И впрямь он уже давно не брился, бородой оброс, и заметил я, что прибавилось за последний год седин у моего друга. Мы встречали их на огнище, угостили, как водится, ухой, послали рыбы родне. Я собрал посылку Амосовне. Посидели у костра.
— Ты их, Перфил, на ветру-то, балек-то, не держи, они больно холода боятся, — говаривала Фроня, все такая же красивая, как и в юности, лишь морщинок у глаз ее прибавилось.
— Стараюсь, чтоб потеплей было. Погода-то дивная стоит, что дальше будет.
Они съездили на дальние луга но Цильме, где оставалось невывезенным сено. Оно оказалось в сохранности. Даже плесенью не покрылось, не запрело. Перфил повеселел. Но на охоту он ходил уже реже, предпочитая ночью отдыхать. Да и не знаю, отдыхал ли он. В какое бы время ни посмотрел, все около овец. Даже разговаривает с ними, как с людьми. «Поверьте, говорит, голубушки, потерпите, скоро ваше время придет».