А я теперь уже на маленькой лодчонке, что Перфил держал про запас в бору, ездил на веслах вдоль берегов. Еду однажды, насвистываю что-то, а глянул на островок и замер от удивления: лось.
Крупный широкогрудый самец стоял у воды, спокойно глядя на приближающуюся лодку. Меня это поразило, и я повернул к шалашу.
— Перша, там лось!
— Встретились все же, — рассмеялся он. — Я его уже который раз вижу. Деться-то ему некуда. Тесно стало в бору. Бор-то островком стал. Пусть живет.
Но недолго бродил по бору сохатый. В ту же ночь нас разбудила канонада. В дальнем от нас конце бора шла беспрерывная стрельба.
— Семеновы, знать. Нарвались-таки. Вот и лупят дробью по глазам. Теперь, гляди, как бы и баранов волочить не стали. С них все станется. — Перфил дернул заводной шнур мотора, и лодка понеслась вдоль берега, туда, где из него впадал в пойму невидимый теперь Матвеев ручей.
Мы не успели. Лось уже лежал, жадно поводя ноздрями, широко раскрыв большие глаза, из которых катились слезы, загребал землю передней ногой, словно отбивался от кого-то. Мы не застали браконьеров. Только за кустами слышалось гудение двух моторов.
На «ветерке» не догонишь. «Москва» у них. Вот еще беда на нашу голову. И оставлять так нельзя: жалко зверя. И добивать тоже опасно — вдруг на нас кто покажет, убеди потом, что это не мы. И все же Перфил добил зверя охотничьим ножом, ругая при этом на чем свет стоит каких-то иродов, населяющих землю.
— Э! — крикнул он. — Рыбаки!
— Э! — донеслось из-за кустов издали. — Чего тебе, Перфил?
— Давай сюда!..
Всей бригадой составили акт, подписались, чтоб все было законно оформлено. Не хватало лишь печати.
— Теперь пусть следователь разбирается, — сказал Перфил. — Хватит с них. Наигрались. Что им мешал зверь? Или жадность одолела? Нет, надо завалить, а подумали, куда с мясом денутся? И мясо-то весной одни мослы.
Михаил Иванович тоже хмурился, как всегда поглаживая широкую, как лопата, бороду.
— Невелика удача, — сказал он, — на островке зверя свалить, к тому же привыкшему человеку.
— И зачем я его прикармливал? — качал головой Перфил. — Он ведь у меня вместе с овцами соль лизал. Совсем бояться перестал. А так, может, ушел бы. Да нет, куда ему деться, вода кругом.
Акт был отправлен вместе с рыбой, а с ним записка, чтоб забрали мясо.
Следователь приехал на следующий день. Все осмотрел, прикинул, выслушал, сопоставил.
— Вам-то я верю, — сказал он Перфилу, — да как доказать, что они. Вы сами видели их?
— В том-то и дело, что нет, только пальбу слышали.
— А лодок кругом хоть отбавляй, за каждым кустом. Не пойман за руку — не вор. Давайте сделаем так: помолчим пока об этом. Я сутки-двое тут подежурю, авось наведаются.
Но это было напрасной надеждой. Браконьеры так и не появились. Видели, знать, откуда-то, что нежелательный гость подъехал, или догадались по нашим лицам, когда заглянули на чай.
— Ничего, это им так не пройдет, — Перфил тряхнул головой. — Не первый раз пакостят. Нарвутся.
В эту ночь валом пошел космарь. Большие стаи его с шумом шлепались к манихам, не разглядывая, что за утки сидят на воде.
«Космарь пойдет — голубана жди», — вспомнились мне слова Перфила.
Из шалашей то и дело слышались выстрелы. Они были столь часты, что даже косачи, токующие теперь круглые сутки, на время умолкли.
А мне не стрелялось. Перед глазами стоял лось — такой, каким я видел его утром около воды. Не только дробь, но и пуля нашлась у стервецов. И для чего пули с собой берут? На кого с ними весной охотиться? На кого, как не на лося! Но никто не мог бросить в лицо братьям Семеновым: «Это вы убили лося!» На воде следа не остается.
Чем севернее, тем более бурно проходит весна. Я по весновке почувствовал, что прикоснулся к вечному чудодейственному роднику жизни, что ко всему живущему на земле, будь то человек, птица или былинка, надо относиться с уважением. Этому научил меня Перфил, который и с деревьями, и с птицами, и с плещущейся в калтусах рыбой говорил, как равный с равным:
— Ишь, плещется! Язь! Его время. Икру мечет. Чуть потеплей станет, вода на убыль пойдет, зацветет черемуха — лещ на нерест двинет. К тому времени Уса водицы подбросит. Вторая вода часто бывает больше первой.
— Кря-кря! — донеслось из-за кустов.
— Крякуша уже на гнезде. Вишь, отводит нас. Да и селезень норовит разорить его. Вон как крутится. Выглядеть не может. Все живет. Все спешит.