Торопова, младшего инспектора, не особенно порадовало такое решение, но за время армейской службы он привык к послушанию.
— Ясно, Никола?
— Ясно, — ответил парень в гимнастерке. — Когда выезжать?
— Отдохните и в путь!
Николай с усмешкой смотрел на ихтиолога. Родышевцева перехватила взгляд, смутилась, на щеке ее проступило алое пятнышко, похожее на землянику, что растет по берегам Сулы.
Замлилов зачитал телеграмму, положил блокнот в карман кителя.
— Все! Я в райисполком. Мотор у тебя в исправности? — спросил он Николая.
— Карбюратор засорился. Прочищу. Друг обещал помочь.
Они ушли.
Родышевцева кнопками приколола карту к столу и стала наносить цветные кружочки. На минуту задумалась, словно не знала, какой карандаш выбрать.
Выбрала зеленый. Новый цвет означал появление в районе горбуши.
Нежданная гостья! С Дальнего Востока в Белое море переселили, а она вон куда на нерест махнула, в Сулу.
Шишелов, посматривая на ихтиолога, вытянул под столом отекшие ноги. Накануне он умудрился где-то оторвать подошву у ботинка. Хорошо, юфтевые сапоги валялись в кладовке, сшитые еще до войны, а так бы топай босым. Вон и пиджак разлезается по швам. В последнее время с женой сладу нет: не ругается, как раньше, когда повыше места занимал, но в день получки ни на шаг не отходит: давай, мол, такой-сякой разнесчастный, все, что получил. Рублевки в загашнике не утаишь.
Егор придвинул к себе машинку, вложил чистый лист — на всякий случай, если зайдет посторонний. Какая там работа, если в глазах с похмелья двоится.
«Пронесло! — облегченно вздохнул он. — А после обеда как-нибудь… Сообразим…»
Каблуки широконосых полуботинок стучали по новым лиственничным плахам мостков, сработанным на долгие годы. Параллельно Центральной улице, по которой шел Замлилов, широкой, с десятком магазинов, с вывесками школ и учреждений, тянулись еще две, заросшие пыреем, подорожником, пыльные, с разбросанными повсюду коровьими блинами.
Для Игоря это село как москвичу Крым. Вырос он у студеного моря в домике из позеленевшего плавника, твердого, словно камень. Под окнами бились свинцовые волны, а во время отлива чайки бродили по песку, перемешанному с черным илом и водорослями. С детства вкусил он прелесть рыбацкой жизни. Семилетним мальчишкой пошел на тоню помогать отцу. Бережничал…
И я начинал с этого, тоже давил мелкий галечник подошвами нерпичьих тобоков — легких и теплых, незаменимых для рыбака сапог без каблуков, каких сейчас и не шьют. Силился удержать тяжелый сносимый течением невод. Бечева в плечо, как нож, врезалась. Люди из лодки невод выметывают, плывут по течению, распевая песни, а ты стой на берегу и следи за поплавками. Хорошо, если их видно. А когда темнота?.. Тонут поплавки, значит, нужно отпустить немного; сбились в кучу — подтянуть. Смотри в оба, рыбу у берега не пропусти и с глубины сумей прихватить. Иначе труд всей бригады впустую. Кто-то семгу, сильную, серебристую, синеватую, блестящую, как русский самоцвет, в матице багрит, а ты собирай веревку, невод полощи…
Самый незаметный человек в бригаде бережничий.
Так бы и прожил Игорь, как многие из нас, у неприветливого, но щедрого моря, да война все изменила. Добровольцем ушел в плавсостав. Подорвался на мине. Попал в морскую пехоту после госпиталя, в разведчики… Снова госпиталь… Домой вернулся чуть живой. И пилюли глотал, и хвойные ванны принимал — от разных болезней помогают, и всякие там домашние растирания делал по советам бабок, что себя считают выше профессоров. Поднимется на ноги, порадуется с месяц — снова вызывают санитарный самолет.
Увезли его однажды в городскую больницу, и не вернулся. Думали, что случилось, а парень женился. Припала к сердцу белокурая медсестра. Длинная коса и черные, крупные, как смородина, чуть раскосые глаза… Здоровье на поправку пошло. Смеялся: мол, домашний доктор объявился — вот и результат, давно надо было так сделать. Смех смехом, а любовь чудеса творит. Так было и так будет.
Друзья помогли устроиться на работу в рыбную охрану, не жить же в таком возрасте на пенсии.
Курсы прошел, тьму разных книг с учеными терминами прочитал, взглянул по-новому на свой край, что раскинулся от Баренцева моря до Урала. В управлении работал, но не по душе ему это было.
— Люди стараются, а ты под ногами путаешься, только мешаешь, — не раз говаривал он, возвратясь с проверки участковых инспекторов.
Нужно было кого-то послать на нерестовые реки. Устьянка глухая провинция, не каждый согласится поехать. А человек там нужен знающий, имеющий опыт, инициативный.