"Так вот она какова, любовь-то! — металась в его голове огненная мысль. — Вот он, бог-то, страдать заставляющий. И взаправду за такое страдание умереть не жалко".
Ещё никогда не изведанное чувство опьяняло юного царя. Роскошное молодое женское тело разливало в нём теплоту жизни. Он слышал и чувствовал, как около его сердца бьётся другое сердце, и опьянённый забывал всё, весь мир, самого себя, в тумане своей первой любви.
А кругом влюблённых мутилась скверная боярская грязца, сгущались тучи клеветы, змеились двуногие ядовитые змеи в горлатных шапках, но пока ещё не жалили, а только шипели, чувствуя, что бессильны со всеми своими замыслами. Любовь пока побеждала зло.
Ганночка в семье царя одерживала победу за победой; как-то совсем незаметно она стала большой приятельницею с сёстрами царя; даже богатырше-царевне Софье она по сердцу пришлась, хотя вызвала у этой неукротимой девушки весьма своеобразную характеристику.
— Хороша девка, слов нет, — отозвалась как-то с обычной грубоватой прямотою Софья Алексеевна, — и рожей, и кожей взяла, и умом крепка: впрямь умница-разумница. Она у нас царём-то будет, а слюнтяй Федька-брат при ней царицей. Вот помяните моё слово: не он её, а она его в баню поведёт!
На такой отзыв царевны, которая и сама была умницею-разумницею, можно было вполне положиться. Софья по-своему очень любила своего хилого брата, но всё-таки не могла простить ему случайное вмешательство в её сердечные дела. Она не поняла, какой порыв толкнул его на это, не знала, что он сам тогда весь горел жаждою любви, и думала, что он хочет разлучить её с её свет-Васенькой, в котором она с каждым днём всё более и более души не чаяла.
Наскоро приглядевшись к невесте брата, она стала по-своему благоволить ей и мощно сдерживала интриганов Милославских от всякого поползновения устранить Ганночку.
Наконец, одна маленькая капелька заставила выплеснуться наружу океаны боярской грязи: Ганночка посетила опальную царицу Наталью Кирилловну. В этом случае она обставила дело умно: сами царевны-сестры посоветовали ей посетить вдову Тишайшего; но Милославских это как холодной водой обдало, и Ганночка сразу приобрела себе в них заклятых злейших врагов, от которых ей не приходилось ждать пощады.
— Нарышкиница лупоглазая! — говорили потайно царские дядья, строя планы, как устранить прочь девушку. — Ишь, какой прыщ вскочил нежданно-негаданно! Засапожный бы ей нож в бок…
— И не пристало ей на московском престоле сидеть, — злобно высказался Дмитрий Милославский, — польского она порождения. Что и будет, ежели царица-полячка над православными воссядет? И так всякого разврата у нас много развелось, совсем в упадке древнее отеческое благочестие, а тут ещё всякие новшества пойдут: понедельники, среды и пятницы соблюдать перестанет народ, с жёнами в баню ходить не будут… Последние времена пред светопреставлением!
— А то ещё возьмёт царица-то полячка да антихриста породит, — разжигал брата младший Милославский.
— Верно, — ответил тот. — Нужно будет о сём на базарных площадях да в стрелецких слободах и в царёвых кружалах слух пустить, а ежели это не подействует, так другое у меня на примете есть. Как ни вертись полячка оглашённая, а от своей судьбы не уйти ей. Не с того, так с этого бока своё получит…
Но любовь царя оберегали преданные ему Языков и Лихачёв.
Устроено было так, что, вопреки обычаю, Фёдор Алексеевич был скороспело обвенчан с Агафьей Семёновной 9 апреля 1680 года[68]. На русский престол воссела царица-полячка, и православный народ радостно принял её.
XLVII
БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЙ
Сразу повеяло новым духом над Москвою и над Русью после женитьбы царя Фёдора Алексеевича.
Чуток народ православный, умеет разбираться он в том, кто ему — друзья, кто — враги. Понял он, что молодую царицу Бог ему послал в ограждение от всяких врагов-нахвальщиков да лютых бояр, грабителей и угнетателей.
Ганночку, или теперь уже царицу Агафью Семёновну, все в Москве полюбили, а по ней полюбили царя. Недовольство последним стало уменьшаться в народе, тем более, что все Милославские притихли, и если грызлись, то только со своими врагами Нарышкиными, которые тоже по большей части попритихли. Это успокоение враждовавших бояр и их приспешников народ приписывал влиянию царицы на своего царственного супруга. Да, пожалуй, так и было. Слабовольный Фёдор Алексеевич всецело подпал под влияние своей супруги, и права оказалась царевна-богатырша Софья Алексеевна, когда сказала, что царём будет Агафья, а Фёдор при ней — царицею. Однако царь Фёдор Алексеевич даже и не замечал, что жена возымела на него столь большое влияние. Если бы кто-либо со стороны сказал ему об этом, он не поверил бы. Умело действовала Агафья Семёновна. Она была истинной хозяйкой в государстве, но, любя своего слабого и хилого мужа, всё-таки выдвигала его вперёд; и выходило так, что действовал сам царь Фёдор, и это сильно возвышало его в глазах народа. Он был милосерд: ангельски чиста была его душа, и он действительно стремился сделать счастливым свой народ.
68
Фёдор Алексеевич был скороспело обвенчан с Агафьей Семёновной.