Пришлось свертывать парус, налечь на весла.
Солнышко давно скрылось за кронами деревьев, на берегу роилось комарье, потешные расчесывали до крови вспотевшие спины.
— Парус простор, ветер любит, государь, — сказал, отмахиваясь от комаров, Брандт. — Чем больше, тем лучше, чем крепче, тем веселей. А в Яузе токмо лягушкам полоскаться.
Едва Брандт замолк, Петр уже распорядился:
— Удружи, Федор, разыщи телеги, мужиков кликни, тащите ботик на Просяной пруд. За ночь управитесь.
Апраксин давно привык к причудам даря. Ранним утром в Измайлове та же ватага потешных снаряжала ботик к плаванию.
Петр благодарно посмотрел на невыспавшегося Апраксина:
— Молодец, ступай отсыпайся.
Вечером, не доходя до Просяного пруда, Апраксин заметил на берегу костер. Ботик стоял без паруса, приткнувшись к берегу. На откосе у костра расположились потешные во главе с царем.
— Слышь-ка, Федор, — первым заговорщицки начал Петр, — сказывают Алексашка да Федосейка, недалеко от Троицкого озерко плещется, будто море по величине.
— Что же с того, государь? — Иногда Апраксин в присутствии людей обращался к царю по титулу.
— А то, што завтра сбирайся в путь-дорожку. Сказывают, на том озерке лодьи есть рыбацкие, раздолье для утехи.
— А как же матушка?
Петр заговорщицки подмигнул, отвел Апраксина в сторону, заговорил вполголоса:
— Сколь раз в Троицкий на богомолье-то ездил. Так и нынче отпрошуся. Токмо ты нишкни.
Апраксин недовольно поморщился:
— Рази такое мочно? Матушке-то неправду сказывать?
— Сие дело святое, — ухмыльнулся Петр, — а мы и в самом деле святым угодникам помолимся…
«Эхма, — подумал, вздохнув, Апраксин, — все небезгрешны, а токмо без присмотру страстям-то и перехлестнуться недолго. Одно слово — безотцовщина».
С утра в Преображенском поднялась суматоха.
— Государь, слышь-ты, на богомолье собрался в Троицкий монастырь, — услышал Апраксин, проходя по царскому двору.
Веселый Петр схватил его за плечи, встряхнул:
— Сего же дня отъезжаем. Матушка благословила. — Царь оглянулся. — Ты не проговорись. Я-то пообещался и твоего братца взять для надежности. Езжай борзо за Петром.
Спустя два дня ранним утром из ворот Троице-Сергиева монастыря выехала кавалькада верхоконных. Впереди стремя в стремя с Петром скакал воевода Переславля-Залесского Михаил Собакин. Следом, чуть поотстав, неслись стольники, братья Апраксины.
Пятый десяток верст отмахали путники. Все они, кроме воеводы, впервые ехали этим проселком к Плещееву озеру.
— Вскорости и озерко, вон за тем перелеском, — взмахнув плетью, пояснил воевода на немой вопрос царя.
Дорога к Переславлю тянулась по холмам и ложбинам, вилась змейкой меж зеленых кущ вперемежку с раздольными полями. Въехали на последнюю горку. Конь Петра первым вынес его на вершину и, повинуясь всаднику, остановился будто вкопанный. За ним застыла вся кавалькада.
Направо, внизу в дымке, едва виднелись на склоне постройки Переславля. Поблескивали в лучах солнца золоченые маковки соборов и церквей. Налево под горой раскинулась зеркальная гладь громадного озера, окаймленного золотисто-песчаным ожерельем побережья. Резвились, мелькая вдали над водной гладью, изредка вскрикивая, белокрылые чайки. Из далекого марева вдруг донесся, переливаясь, колокольный звон.
Петр толкнул брата коленом, зевая, проговорил:
— Никак, к заутрене звонят.
— Што ты, спросонья? Окстись, Петруха, благовест, чай, обедню звонят. — Федор потянулся, позевывая вслед за братом, кивнул на озеро: — А место райское!
Зашелестел шальной ветерок в прибрежных рощах. Порыв ветра обдал запыленные лица всадников.
— К озеру! — коротко, с хрипотцой, кивнул Петр воеводе.
Царь тронул коня, и кавалькада, спускаясь с холма, последовала за ним. Слева по ходу, то скрываясь за перелеском и густым кустарником, то вновь появляясь при подъеме на пригорки, расплывалась вширь гладь озера. Из-за верхушек сосен впереди показалась островерхая колокольня Горицкого монастыря. Слева открылось ржаное поле, уходящее вниз к селу Веськову, лежащему у самого уреза воды.
Царь что-то сказал воеводе, тот согласно мотнул бородой, и они повернули коней к озеру напрямик через ржаное поле, где едва виднелась заросшая тропка.
— Гуськом, след в след, — крикнул царь Апраксиным, и все верхоконные вытянулись цепочкой.
На середине склона одинокая пожилая крестьянка жала серпом рожь. Заслонившись от солнца рукой, она что-то недовольно крикнула царю, тот, ухмыльнувшись, махнул рукой и поехал дальше.