— Федор Матвеев, как бы волдыри не вскочили.
— А ты тряпкой обмотай весла-то.
Апраксин подошел вплотную к передней лодке. Следом подошла и третья, с Петром, стали борт о борт.
В знойной тишине, двигаясь по инерции, едва слышно шуршала бортами лодка. Петр встрепенулся, сбросил дремоту, оглянулся. Берег маячил где-то вдалеке, маленькие смешные фигурки бегали по нему, размахивая руками. Раздув ноздри, он глубоко втянул воздух, посмотрел на Апраксина:
— Чудно, Федор. Такой благодати еще не взвидел.
— Озерко пахнет, — прищурившись на солнце, нараспев проговорил Кузьма.
Все молчали, словно завороженные. Глянув на московских гостей, Кузьма улыбнулся:
— Дозволь спросить, государь. — Петр кивнул. — Впервой на озерке или как? — с затаенной хитрецой прищурился Еремеев.
— Впервой, все мы впервой. — Петр тряхнул плечами, зажмурился от яркого солнца.
Внезапно вода вздрогнула, заиграла яркими бликами, пошла легкая рябь.
— Полуденник, ветерок-от. — Кузьма повернулся у царю, взмахнул рукой в сторону Веськова: — С летника идет.
Петр посмотрел на воду, выставил ладонь на ветерок, нетерпеливо передернул плечами:
— А што, может, с парусом попытаем?
Еремеев оглянулся, прищурился, поскреб затылок:
— То можно.
Молча вытащил лежавшую на днище длинную перекладину с притянутым к ней парусом, разложил на лодке, разобрал снасти. Не спеша отвязал от мачты подъемную снасть, поманил Меншикова:
— Гляди, как парусину крепят до щеглы.
Кузьма оттолкнул лодку Апраксина:
— Отстаньте подалее, следом за вами гребите сколь поспеете. — Кормщик кинул взгляд на парусину и крикнул: — Пошел парус! Подымай!
Меншиков торопливо потянул за веревку, перекладина бойко поползла вверх по мачте, расправляя холстину.
— Теперича Еремейка в раж войдет, — ухмыльнулся Антип, — горазд свой ум выставлять.
— На то он и голова, — строго заметил Апраксин. — Федосейка, берись-ка за весла.
Кормщик привык в своей ватаге высказываться не спросясь:
— Нам за ними ни в жисть не угнаться, надобно к бережку бы иттить.
«Ишь ты, рыбацкая закваска, — усмехнулся Апраксин, — лезет со своим не спросясь».
— Когда придет надобность, и к берегу пристанем. — Апраксин развернул лодку по направлению к далеко ушедшему паруснику. — Ты сам-то с парусом в ладах?
Кормщик сердито вскинулся:
— Какой рыбак с парусиной не совладает? Неча ему в море-то хаживать, на берегу невод разве тянуть, если с удой промышлять.
— На море-то бывал сам?
— Как не бывать, в Архангельском не одно лето отхаживал за рыбкой смолоду.
Апраксин подвернул лодку, парусник, видимо, набрал хороший ход и пошел к противоположному берегу.
— Брось весла, Федосейка, передохни. Нам в самом деле за ними не угнаться.
«А ведь государь-то взаправду сим ремеслом завлекся, надобно как-никак и мне спознать сие дело».
— А коим образом с парусиной-то лодка супротив ветра выхаживает?
Антип почесал бороду, карие глаза его засверкали.
— Дело сие великое, сударь, токмо враз и на пальцах не пояснишь. Мудрость рыбацкого хождения не враз дается. Надобно с парусом жить в ласке и взаимности. Ежели придется нам с тобой хаживать с парусиной, тогда доскажу.
Антип заслонился ладонью от заходящего солнца.
— Кажись, Еремей к берегу правит, и нам бы пора.
Апраксин оглянулся, за кормой неподалеку держалась лодка с братом. Апраксин помахал ему рукой:
— Ворочаем к бережку!
На воду легли тени от макушек высоченных сосен прибрежного бора. На берегу трещал костер, вокруг суетились потешные, пахло ухой и кашей. Солнце не спеша катилось к далеким холмам, босые щиколотки приятно холодила сырая травка.
У костра сидел Петр, разговаривал о чем-то с Кузьмой и, видимо, следил, как лодки подходили к берегу.
Не успел Апраксин размяться, он махнул им рукой и крикнул воеводе:
— Пора бы и поснедать. Вели потешным, тащите ложки, посуду, какая есть, соль прихватите. Алексашка, штоф не позабудь!
Приятный запах ухи, наваристой, с бараниной каши приятно щекотал ноздри.
После первой чарки все смачно жевали, вода нагнала аппетит.
— Кузьма баит, Федор, — прервал молчание Петр, — что и дело ихово, рыбацкое, сродни морехоцкому.
— Позволь, государь, продолжить. Не все сразу деется. — Кузьма разгладил бороду. — Деды наши да прадеды в сих местах вековали, рыбкой кормились, промысел чинили. Лодьи великие тут не надобны — мелководье у нашенских берегов. Да и рыбку заморишь, разбежится с испугу. Ладим, стало быть, малые лодьи, дощаниками на поморье зовутся. Опять же зимовье — на бережку им быть сподручней. Ледок-от расшибет хоть и великую лодью. Того дела для место сподобили лодьи излаживать — подель по-нашенски — у Трубежа-речки. Там же и конопатим, и смолой их обвариваем. Весла да снасти разные поделываем. Вот так-то, — закончил Кузьма.