— Генерально пойдешь к Решту. Там у персов укрепления слабые. Овладеешь крепостью, осмотрись, закрепись. По весне двинем войска на Баку, там и кончим войну с шахом…
На Балтике боевые пушечные канонады сменились салютами корабельных орудий при появлении на Котлинском рейде царского штандарта или кайзер-флага генерал-адмирала. Апраксин без устали сновал между Котлином и Адмиралтейством, Петербургом и верфями на Ладоге. На взморье сооружалась мощная крепость, росли форты вокруг Котлина. Со стапелей сходили корабли, закладывались новые. Всюду на верфи Апраксин брал с собой нового главного кораблестроителя, обер-сарваера Михаила Собакина, старинного знакомца по Плещееву озеру. Часто заглядывали к нему в гости Скляев, Гаврила Меншиков, Сенявины…
Неуемная страсть Петра к морю обременила новыми заботами. Еще в Каспийском походе император обронил фразу:
— Отсель, слыхал я, к Индии путь долгий, через хребты неодолимые, и пешком там не пройдешь. Нам бы морем Индии достигнуть, торговлю с ней почать, к выгоде державы.
Теперь Петр загорелся идеей послать экспедицию в Индийский океан, к Мадагаскару. Апраксин присмотрел корабли, Петр определил начальника, принятого на службу шведа, вице-адмирала Даниила Вильстера.
Весной Апраксин подписал указ: «Е. И. В. указал в известную экспедицию корабли «Девоншир», «Эсперанс» и гукор «Кроншлот» приуготовить вооружением и нагрузкою, как скоро возможно…»
Экспедиция готовилась скрытно, а на Котлинском рейде Балтийский флот чествовал «дедушку русского флота», ботик, привезенный из Москвы. Распоряжался парадом Апраксин.
Августа 11-го, года 1723 между Котлином и Кроншлотом дугой выстроилась эскадра из боевых кораблей Балтийского флота. Только что прошел небольшой дождь, небо прояснилось, солнечные лучи озарили рейд. Свежий ветер с залива посвистывал в вантах, на которых в парадной форме стояли матросы, трепетали на стеньгах флажки расцвечивания.
Заиграли трубы, загремели литавры, раздалась барабанная дробь. От стенки военной гавани отошел караван из трех шлюпок, которые сопровождали ботик к эскадре кораблей. В ботике разместились: генерал-адмирал Апраксин, справа на почетном месте, адмирал Петр I — на руле, вице-адмирал Меншиков стоял на носу за лоцмана, на веслах сидели четыре адмирала во главе с Сенявиным. Замерли в торжественном строю прихорошенные корабли эскадры. Апраксин бросал придирчивые взгляды на них, улыбался краешком губ. Каждый салютовал пушками, бил поход, приспускал флаг при прохождении ботика. Матросы на вантах громогласным «Ура!» приветствовали «дедушку русского флота». Салютом трех тысяч пушечных выстрелов сопровождали боевые «внуки» старого «деда», пока он обходил весь строй эскадры…
После на кораблях и на берегу в больших палатках начался праздничный пир в честь виновника торжества. В царской палатке, рядом с Петром и Екатериной, сидел Апраксин, другие флагманы, корабельных дел мастера, иноземные послы.
Петр встал, поднял бокал, протянул руку к открытой шторе:
— Смотрите, как дедушку ноне внучата веселят и поздравляют! Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят; время покажет, явятся ли они перед Стамбулом!
В ответ грянуло дружное «Виват!».
Все чаще штормила Балтика, напоминая о наступившей осени. Флот уходил на зимние стоянки, подбирал и снимал паруса, разоружал мачты. В Ревеле день и ночь готовили корабли к походу на Мадагаскар. Прежние корабли оказались ветхими, их заменили.
Апраксин, докладывая Петру, качал головой, думал, «авось повременит с походом».
— Государь, зима на носу, на Балтике шторма бушуют.
— Не плачься, адмирал, — протянул ему бумагу. — Вычитай мою грамоту.
— «Грамота королю мадагаскарскому, 1723 год ноябрь 9, — читал вслух Апраксин, — Божьей милостью Мы Петр I Император и самодержец всероссийский…»
В середине декабря на рейде Рогервика, в 30 милях от Ревеля, Апраксин провожал в дальний вояж «Амстердам» и «Декронде». 20 декабря в 4 часа пополуночи на «Амстердаме» дважды ударила пушка. Корабли пошли в поход, ветер был зюйд-ост…
Из донесения командира Ревельского порта Апраксину: «8 января пополудни в 4-м часу прибыли паки к Ревельскому порту. «Амстердам» весьма течь имеет и в великие штормы за тою течью быть на море невозможно».
Корабли на траверзе Либавы прихватил жестокий шторм. У «Амстердама» разошлась обшивка в носу, воду качали всеми насосами, а она прибывала. Вильстер повернул обратно, подошел к берегу, начал ремонт: фрегат накренили, чтобы оголить днище, и опять беда, не рассчитали балласт для крена, и корабль повалился на бок, лег бортом на мелководье.