Если же говорить о Достоевском, то можно с уверенностью сказать, что писатель очень переживал, что их брак с Марией Дмитриевной оказался бездетным. Он всегда любил детей, и когда старший брат женился и у него пошли дети, он искренно и по-хорошему завидовал брату. И здесь человеческое совпадало с писательским. Мало кто сумел так близко подойти к детской душе и так глубоко в нее проникнуть, как Достоевский. (Любопытно, что на похоронах Достоевского среди множества венков был венок и от русских детей.) Многие очень любили детей, но писали о них с ласковым юмором взрослого человека и лишь слегка, словно кончиками пальцев, касались их мира. А Достоевскому детская душа открывалась полностью потому, что как художнику ему был дан самый ценный человеческий дар — дар страдания во имя любви к людям, к детям, дар сострадания. И самым сильным побуждением к состраданию являются дети.
Может быть, Достоевский все же терзался мыслью, что когда-то в Кузнецке Мария Дмитриевна предпочла ему Вергунова исключительно по любви, не почувствовав страстную веру унтер-офицера Достоевского в свое писательское призвание, а Мария Дмитриевна, в свою очередь, может быть, так и не смогла забыть тот страшный припадок Достоевского всего лишь через несколько дней после венчания.
Однако, делая попытки проникнуть в тайну несчастного брака писателя, надо всегда помнить, что в том же письме от 31 марта 1865 года к Александру Егоровичу Врангелю, который не только знал хорошо Марию Дмитриевну, но и был свидетелем первых лет их любви, Достоевский писал: «Существо, полюбившее меня и которое я любил без меры, жена моя умерла… Помяните ее хорошим добрым воспоминанием… Это была самая честнейшая, самая благороднейшая и великодушнейшая женщина из всех, которых я знал во всю жизнь. Когда она умерла — я хоть мучился, видя (весь год), как она умирает, хоть и ценил и мучительно чувствовал, что я хороню с нею, — но никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уж год, а чувство все то же, не уменьшается».
Это признание тем более поразительное, если учесть, что в последние годы жизни Марии Дмитриевны Достоевский любил другую женщину…
После одного из литературных чтений к писателю подошла стройная молодая, очень женственная девушка, с большими серо-голубыми глазами, с красивыми чертами умного, волевого лица, с гордо закинутой головой, обрамленной прекрасными рыжеватыми косами.
Девушку звали Аполлинария Прокофьевна Суслова. Отцом ее был крепостной крестьянин Прокофий Суслов, который еще до отмены крепостного права откупился у своего помещика и поселился в Петербурге, чтобы дать своим двум дочерям высшее образование. Старшая дочь, Аполлинария, слушает в Петербургском университете лекции знаменитых профессоров, а младшая — Надежда — через несколько лет прославит свое имя как замечательный медик.
К моменту знакомства с писателем Аполлинарии Сусловой был двадцать один год. Дочь писателя утверждает, что она написала осенью 1861 года Достоевскому «объяснение в любви». И хотя такое письмо не сохранилось, можно предположить, что Достоевский, действительно, его получил. Такое признание, было в духе эпохи, а сделать самой первый шаг — это как раз в духе Аполлинарии Сусловой. Во всяком случае Достоевский пошел навстречу этому горячему молодому чувству, ответил ей, и они встретились. Писатель страстно влюбился в свою молодую сотрудницу— в сентябре 1861 года в журнале братьев Достоевских «Время» появился первый рассказ Аполлинарии Сусловой «Покуда». Он был слабоват в художественном отношении, но привлек внимание редактора Федора Достоевского своей чистотой и даже по-детски наивной верой в возрождение освобожденной от «духовного крепостничества» женщины. (Через несколько лет аналогичная ситуация повторится с рассказом А. В. Корвин-Круковской «Сон» и знакомством с ней Достоевского на литературной почве).
Аполлинария ответила взаимностью на пылкую любовь писателя. Эмансипация женщины, понимаемая в духе времени, как раскрепощенность от семейных, моральных, общественных да и вообще от всяких уз, обрела в Аполлинарии активную сторонницу. Такая эмансипация отвечала ее личности, она искренно не хотела считаться с теми нормами и приличиями, которые она считала пережитками и предрассудками. Отсюда ее готовность пойти на любой подвиг, тот самый максимализм, который Достоевский считал исконной чертой русского характера и с которым она подходила ко всем окружающим, и прежде всего к избраннику своего сердца — писателю Достоевскому.
В то же время это пренебрежение всякими условностями и этот максимализм породили в ней чисто женский эгоизм, безмерную гордость и необузданное самолюбие. Вполне возможно, что именно эта безмерная гордость и необузданное самолюбие, доходившее до эгоцентризма, и разрушили в конце концов любовь Аполлинарии к Достоевскому.
Она, вероятно, ждала какой-то романтической любви, а встретила настоящую страсть пожилого мужчины (она не понимала, что для Достоевского всегда любовь и страсть неразрывны), который к тому же подчинил их встречи своим литературным делам, семье и вообще самым разнообразным обстоятельствам своей довольно тяжелой жизни.
Он уверял, что больше не живет с женой, а сам постоянно о ней думал и принимал все меры предосторожности, чтоб не нарушить ее покоя. Она говорила, что всю себя ему отдала, ни о чем не спрашивая и ни на что не рассчитывая, а он клянется, что любит ее, а с женой разойтись не хочет. (Она не понимала, что как бы ни любил ее Достоевский, он бы все равно не бросил тающую на глазах чахоточную Марию Дмитриевну. Характерно, что через двадцать лет на вопрос, почему она в конце концов разошлась с Достоевским, она ответила: «Потому что он не хотел развестись со своей женой, чахоточной, «так как она умирает».)
Кризис в их отношениях наступил, очевидно, весной 1863 года, когда Аполлинария поехала за границу. Но ее отъезд скорее походил на бегство. Ехать они должны были вместе, но Достоевского задержали дела, связанные с закрытием журнала «Время». И хотя он несколько удивился, увидев, как она с легкостью согласилась ехать одна, все же был спокоен, назначив ей встречу в Париже.
26 августа 1863 года Достоевский приезжает в Париж и полный радости от предстоящей встречи с Аполлинарией идет к ней. Но его ждал тяжелый удар. Аполлинария рассказала, что встретилась в Париже с испанским студентом Сальвадором, молодым красавцем с «гордым и самоуверенно дерзким лицом». Но он ее скоро бросает, для него это было лишь мимолетное развлечение. Повторяется ситуация первой большой любви Достоевского, когда Мария Дмитриевна в Кузнецке предпочла ему молодого и красивого учителя Вергунова. Снова претворяется в жизнь сюжет «Униженных и оскорбленных», и Достоевский, как и герой этого романа Иван Петрович, утешающий Наташу, уже становится другом и братом Аполлинарии и по-братски успокаивает и утешает ее, пытаясь уладить ее сердечные дела.
Из Парижа Достоевский и Аполлинария уезжают в Баден-Баден, и их заграничное путешествие предваряет драматическую ситуацию «Игрока». Об их новых отношениях, когда Аполлинария ведет любовную дуэль рассчитанно и коварно и ее любовь постепенно превращается в ненависть, можно судить по ее дневнику.
Но даже если допустить эмоционально преувеличенный характер ее дневниковых записей, мы все равно не можем проникнуть в последнюю тайну этой любви-ненависти Достоевского и Сусловой, как не можем проникнуть в тайну несчастного брака Достоевского и Марии Дмитриевны. Мы можем сделать лишь несколько попыток.
Не повторяя уже сказанного, добавим, что их вражда могла питаться и несомненно питалась глубокими идейными расхождениями между верующим монархистом Достоевским, каким он вернулся после каторги и ссылки, и страстной нигилисткой Сусловой, неистово отрицавшей весь «старый мир» и даже готовой примкнуть к антиправительственному террору.
Обратим внимание на то, что «антидостоевские» дневниковые записи сделаны Аполлинарией в то время, когда Достоевский продолжал ее страстно любить, о чем она прекрасно знала. Мало того, эти записи сделаны после 15 апреля 1864 года, когда умерла Мария Дмитриевна и Достоевский уже делал Аполлинарии предложение стать его женой: иначе он и не мыслил себе отношения с любимой женщиной. Он простил ей Сальвадора и готов был простить кого угодно, так как любил ее.