Каково бы ни было происхождение этого закона, он реально существует в душе человека и не допускает своего нарушения. Раскольников попробовал его нарушить и пал. И так должен пасть каждый, кто, обладая духовным сознанием, нарушает этот закон, закон человеческой совести. Этот закон провозглашает, что всякая человеческая личность есть верховная святыня, ибо от высоконравственного человека до злодея существует бесчисленное множество незаметных переходов: на какой же из этих степеней личность перестает быть священной?
В образе Раскольникова Достоевский казнит отрицание самоценности человеческой личности и всем содержанием романа показывает, что любая человеческая личность, в том числе и такая отвратительная, как старуха-процентщица, священна и неприкосновенна и что в этом отношении все люди равны.
Все, даже самые идеальные, мерила добра, правды и разума меркнут перед величием и значительностью самой реальности человеческого существа, перед его духовностью.
Идея высшей ценности человеческой личности нашла в авторе «Преступления и наказания» своего мощного за щитника и выразителя. Мысль о неприкосновенности всякой человеческой личности играет главную роль в понимании идейного смысла романа.
Вот почему после «Преступления и наказания» должен был обязательно появиться роман «Идиот», после «бунтаря» Раскольникова, проповедовавшего «разрешение крови», — идеальный, «положительно прекрасный человек», «князь-Христос» — Лев Николаевич Мышкин, всем своим существом, каждым жизненным шагом проповедующий любовь к ближнему.
Роман «Преступление и наказание» произвел большое впечатление на современников. Но радость Достоевского была омрачена невыполненным обязательством перед издателем Стелловским…
Хороший знакомый Достоевского, педагог и литератор Александр Петрович Милюков, автор широко известной книги «Очерки по истории русской поэзии», по поводу которой Н. А. Добролюбов написал одну из своих замечательных статей «О степени участия народности в развитии русской литературы», вспоминает, что когда он зашел к Достоевскому 1 октября 1866 года, то, оказывается, до срока сдачи нового романа Стелловскому оставался ровно месяц, а он еще не был начат.
Милюков предложил каждому из их приятелей дать возможность написать по главе, а Достоевский потом соединит эти главы в одно произведение. Но писатель наотрез отказался поставить свое имя под чужим произведением.
Тогда Милюков предложил для быстроты взять стенографа. «Это другое дело, — согласился Достоевский, — я никогда еще не диктовал своих сочинений, но попробовать можно… Спасибо вам, необходимо это сделать, хоть и не знаю, сумею ли. Но где стенографиста взять? Есть у вас знакомый?»
Милюков слышал про стенографические курсы П. М. Ольхина и решил к нему обратиться за помощью…
Глава восьмая
«Буду любить всю жизнь!»
В ясное, по-петербургски холодное утро 4 октября 1866 года скромно одетая девушка подошла к дому купца Алонкина на углу Малой Мещанской улицы и Столярного переулка. Вчера, во время занятий на курсах стенографии, преподаватель Павел Матвеевич Ольхин предложил ей срочную работу у литератора Достоевского.
Получив от П. М. Ольхина адрес Достоевского, стенографистка плохо спала всю ночь. Конечно, она страшно радовалась и была бесконечно счастлива, что будет работать у своего любимого писателя. А с другой стороны, ее пугало, что завтра придется разговаривать с таким ученым и умным человеком: а вдруг он заговорит с ней о литературе, о своих произведениях, спросит ее мнение о них?
Впоследствии она признавалась, что ни с чем нельзя было сравнить то волнение, которое она испытывала, идя к своему кумиру. Надо сказать, что все писатели представлялись стенографистке какими-то неземными, высшими существами, а автор «Преступления и наказания» и подавно. Натура ее всегда требовала поклонения чему-то высшему, и еще до 4 октября 1866 года таким высоким и святым для нее стал Достоевский. За несколько месяцев до смерти она призналась, что любила Достоевского еще до встречи с ним…
Стенографистку звали Неточка (Анна Григорьевна) Сниткина. Ей только исполнилось двадцать лет. Это была невысокая худощавая девушка с овальным лицом и очень хорошими, проницательными и глубокими серыми глазами. Подруги хвалили ее открытый лоб, чуть-чуть выступающий волевой подбородок, пепельные волосы. Ее отец, недавно умерший мелкий чиновник Григорий Иванович Сниткин, большой почитатель таланта Достоевского, сумел и дочери привить любовь к его творчеству. Мать, Анна Николаевна Сниткина, — обруселая шведка финского происхождения, от которой Анна Григорьевна, вероятно, унаследовала такие черты, как решительность, целеустремленность и собранность.
Поднявшись по невзрачной лестнице, девушка позвонила в квартиру № 13. Дверь открыла пожилая служанка в драдедамовом платке. «Не в этот ли самый «семейный драдедамовый платок» куталась Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании», — невольно подумала стенографистка.
Достоевский жил вместе со своим пасынком Пашей Исаевым и преданной прислугой Федосьей. Обстановка квартиры была скромной, даже бедной. В скудно меблированном (диван, зеркало и письменный стол) кабинете висел портрет сухощавой дамы в черном платье: то была Мария Дмитриевна Исаева — первая жена писателя, умершая два года назад.
Странным показался скромной стенографистке знаменитый хозяин квартиры. Измученное, болезненное лицо, светло-каштановые, слегка даже рыжеватые волосы, щедро напомаженные, и, что особенно ее поразило, — совершенно разные глаза (она не знала, что во время приступа эпилепсии Достоевский, падая, наткнулся на острый предмет и сильно поранил свой правый глаз).
В 1883 году Анна Григорьевна вспоминала о своей первой встрече с Достоевским: «Ни один человек в мире, ни прежде, ни после, не производил на меня такого тяжелого, поистине удручающего впечатления, какое произвел на меня Федор Михайлович в первое наше свидание. Я видела перед собою человека страшно несчастного, убитого, замученного. Он имел вид человека, у которого сегодня-вчера умер кто-либо из близких сердцу; человека, которого поразила какая-нибудь страшная беда. Мне было бесконечно жаль его».
Стенографистку направили помогать писателю в особо трагичный момент его жизни. Через двадцать шесть дней истекал срок сдачи нового романа «Игрок» издателю Стелловскому. Хитрый издатель, который всегда подстерегал русских писателей и музыкантов в особо тяжелые минуты их жизни (так он «подловил» А. Ф. Писемского, В. В. Крестовского и всего за 25 рублей купил права на издание сочинений М. Н. Глинки), был уверен, что Достоевский не сдаст роман к 1 ноября 1866 года. Он прекрасно знал, что Достоевский больной человек, что эпилептические припадки, которые бывали раз или два в месяц, выбивали писателя из обычной колеи (очередной припадок был за день до прихода стенографистки — вот почему он показался ей нервным и рассеянным), не давая ему возможности заниматься творческой работой. Но все же главную ставку расчетливый издатель делал не на болезнь Достоевского и не на его долговые обязательства, хотя они и были очень тяжелыми. Прежде чем подписать с Достоевским контракт, Стелловский успел через своих агентов выяснить, что писатель уже работает над романом «Преступление и наказание» для журнала «Русский вестник» и писать одновременно другой роман, да еще объемом в 10 печатных листов, не сможет.
Стелловский рассчитал все правильно. Он только не рассчитал одного, а вернее, просто не понял, что имеет дело с гением такой гигантской, нечеловеческой силы, как Достоевский. Чтобы избавиться от грозившей ему долговой тюрьмы и нищеты, писатель решается на невероятный шаг: писать одновременно два романа.
Вторым романом предполагался «Игрок». Всю вторую половину 1865 года и первые девять месяцев 1866 года Достоевский усиленно работал над «Преступлением и наказанием». И дело не только в том, что он честно выполнил свои обязательства перед редакцией «Русского вестника». Достоевский понимал, что рождается его первое большое произведение, что ничего из того, что он написал до «Преступления и наказания», не может идти ни в какое сравнение с этим романом. Вот почему он с таким вдохновением работал над «Преступлением и наказанием», забывая порой, что приближается 1 ноября 1866 года — срок сдачи нового романа Стелловскому.