И тогда Достоевский решил прибегнуть к самому необычному способу объяснения в любви. Анна Григорьевна приготовилась услышать условия работы над окончанием «Преступления и наказания», а Достоевский неожиданно стал ей рассказывать о своих снах, которым он всегда придавал большое значение и называл их вещими, и вдруг заявил, что в эти дни задумал написать новый роман.
И появилась блестящая импровизация, такая же блестящая, как и тогда, когда он диктовал ей «Игрока». Главный герой этого нового романа — пожилой и больной художник, много переживший, потерявший родных и близких. Достоевский так подробно рассказывал о жизни этого художника, что Анна Григорьевна быстро догадалась, что речь идет о самом Достоевском. Но когда писатель сказал, что в его новом романе этот пожилой и больной художник встречает молодую девушку Аню, Анна Григорьевна подумала об Анне Васильевне Корвин-Круковской. Достоевский сам рассказал ей о недавнем увлечении этой красивой и умной девушкой, а новый роман мог возникнуть под впечатлением недавнего письма от Анны Васильевны, о котором он говорил стенографистке.
В этот момент Анна Григорьевна совсем забыла, что ее тоже зовут Анной. И вдруг Достоевский спросил Анну Григорьевну, считает ли она психологически достоверным, если эта молодая девушка Аня, столь различная по характеру и по летам, полюбила такого старого и больного человека, как его герой. Не будет ли это страшной жертвой с ее стороны? Под впечатлением от замысла нового романа Анна Григорьевна начала восторженно доказывать, что это вполне возможно, если у героини доброе сердце. И тогда, конечно, никакой жертвы со стороны этой Ани не будет, а болезней и бедности совсем не надо бояться, ведь любят же в конце концов не за внешность и богатство. А если Аня его любит, то и сама будет счастлива, и раскаиваться ей в своей любви никогда не придется!
Через полвека Анна Григорьевна вспоминала:
«Я говорила горячо. Федор Михайлович смотрел на меня с волнением.
— И вы серьезно верите, что она могла бы полюбить его искренно и на всю жизнь?
Он помолчал, как бы колеблясь.
— Поставьте себя на минуту на ее место, — сказал он дрожащим голосом. — Представьте, что этот художник — я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?
Лицо Федора Михайловича выражало такое смущение, такую сердечную муку, что я наконец поняла, что это не просто литературный разговор, и что я нанесу страшный удар его самолюбию и гордости, если дам уклончивый ответ. Я взглянула на столь дорогое мне, взволнованное лицо Федора Михайловича и сказала:
— Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»84.
И она сдержала свое обещание.
Почему Достоевский объяснился в любви таким оригинальным способом? Он был на двадцать пять лет старше своей невесты. Бывший каторжник, находящийся под негласным надзором полиции, профессиональный литератор, то есть человек, материальное положение которого всегда было неустойчивым, обремененный огромными долгами и бесконечными обязательствами перед многочисленной родней, наконец, больной человек. И все же, как бы ни весомы были все эти причины, не они были, в конечном итоге, решающими, заставившими Достоевского прибегнуть к «художественному» признанию в любви.
Главное было в другом. Достоевский прекрасно понимал, что это для него, может быть, последняя возможность иметь семью, иметь детей, то есть исполнить самую задушевную, но пока недостижимую мечту. И если бы Анна Григорьевна отказала ему, для него это было бы страшным ударом. Поэтому Достоевский решил прибегнуть к литературной импровизации. И только тогда, когда он по выражению лица Анны Григорьевны и по ее репликам окончательно убедился, что она любит его, он решил открыться и поставить себя на место своего литературного героя.
«При конце романа я заметил, что стенографка моя меня искренно любит, — рассказывал Достоевский о необычных обстоятельствах своей женитьбы, — хотя никогда не говорила мне об этом ни слова, а мне она все больше и больше нравилась… Разница в летах ужасная…, но я все более и более убеждаюсь, что она будет счастлива. Сердце у нее есть, и любить она умеет».
Первое письмо Достоевского к своей юной невесте кончалось словами: «Тебя бесконечно любящий и в тебя бесконечно верующий. Ты мое будущее все — и надежда, и вера, и счастье, и блаженство».
Хотя предложение Достоевского явилось для Анны Григорьевны неожиданностью, внутренне она была к нему готова. Позднее, когда ее спрашивали, как она все-таки решилась на брак с человеком старше ее на двадцать пять лет, бывшим каторжником, вдовцом, кругом в долгах, имеющим материальные обязательства перед многочисленной родней, Анна Григорьевна каждый раз отвечала: «Я же была девушкой шестидесятых годов».
И все же надо было действительно обладать незаурядным характером и мужеством, чтобы выдержать ту борьбу за свой предстоящий брак, какую выдержала Анна Григорьевна. Особенно активно и даже яростно выступили против пасынок Достоевского Паша Исаев и вдова брата писателя Эмилия Федоровна со своими детьми. Они опасались, что женитьба писателя может положить конец их материальному благополучию. Анна Григорьевна решила, что нужно как можно скорее обвенчаться. Однако их свадьба откладывалась — и только из-за отсутствия денег.
Вся надежда была на редакцию «Русского вестника» и на редактора-издателя этого журнала Михаила Никифоровича Каткова. Достоевский поехал в Москву просить у него аванс в счет будущего своего романа «Идиот», который также предполагался для публикации в «Русском вестнике». Достоевский знал, конечно, что «Преступление и наказание», которое весь 1866 год печаталось в «Русском вестнике», произвело колоссальное впечатление на современников. Так, его старый друг поэт Аполлон Николаевич Майков, прочтя лишь первую часть романа, сказал: «Это нечто удивительное!»85, а молодой судебный деятель Анатолий Федорович Кони испытал «чувство восторженного умиления, вынесенного из знакомства с этой трогательной вещью»86.
Катков согласился выдать аванс для свадьбы в две тысячи рублей. Вероятно, его просто обезоружила откровенность Федора Михайловича. Он прямо сказал, что новый роман у него не только еще не готов, не только еще не начат, но даже вообще еще не до конца продуман и не ясен ему самому. Но деньги ему нужны для свадьбы, он задумал жениться, и счастье его зависит теперь только от него, Михаила Никифоровича.
Два письма из Москвы жениха к своей невесте дышат беспредельной верой в нее и в их будущее счастье: «Поздравляю с Новым годом и с новым счастьем. Помолись об нашем деле, ангел мой… Буду работать изо всех сил… Твой весь, твой верный, вернейший и неизменный. А в тебя верю и уповаю как во все мое будущее. Знаешь, вдали от счастья больше ценишь его… Бесценный и вечный друг Аня… Наша судьба решилась, деньги есть, и мы обвенчаемся как можно скорее… Как я тебя люблю — как я бесконечно тебя люблю и тем счастлив… С этакой-то женой да быть несчастливым— да разве это возможно! Люби меня, Аня; бесконечно буду любить».
Достоевский считал свой брак с Анной Григорьевной воскресением в новую жизнь, и есть глубокий смысл в том, что венчание в Троицко-Измайловском соборе он назначил именно 15 февраля 1867 года. Дату 15 февраля он запомнил на всю жизнь: 15 февраля 1854 года он навсегда покинул Омский каторжный острог. «Свобода, новая жизнь, воскресение из мертвых… Экая славная минута!» Анна Григорьевна — это новая жизнь, это воскресение в новую жизнь, это «будущее все — и надежда, и вера, и счастье, и блаженство».
Анна Григорьевна дала Федору Михайловичу первым ступить на ковер перед священником во время венчания, ибо по русскому народному поверию считалось, что тот, кто это сделает первым, будет главенствовать в семье. Да и как она могла ему не покориться, если он стал ее богом, единственным смыслом ее существования.
Однако счастье молодоженов было недолгим. Родственники Федора Михайловича, с утра до вечера находившиеся в их квартире, делали все, чтобы омрачить их радость. С горечью Анна Григорьевна видела, что редкая душевная близость, которая возникла у нее с Достоевским, когда он диктовал ей роман «Игрок», постепенно исчезала. А все потому, что бесконечные родственники практически ни на минуту не оставляли молодоженов одних. И тогда Анна Григорьевна почувствовала: настал момент, когда ее брак с Достоевским, в котором с ее стороны было прежде всего и главным образом преклонение перед великим писателем, а с его — следование своему пророческому голосу, что именно эта девушка принесет ему счастье, — этот брак может при благоприятных условиях перейти в большую и страстную любовь, а при неблагоприятных — кончиться разрывом.