Сологуб давно мечтал о равенстве сословий, но, помимо этого, — о демократических институтах и о гуманном устройстве общества. Он горячо поддерживал выборы в Учредительное собрание, а позже прикладывал усилия, чтобы не допустить его разгона. Обе эти задачи, казалось Федору Кузьмичу, легче было решить, опираясь на авторитет писателей и поэтов. Городская управа, чтобы увеличить явку на выборы, просила литераторов о стихотворном или прозаическом «отношении» к гражданам, и Сологуб активно выступал посредником. Когда же возникла угроза уничтожения этого представительного органа и опасность ареста депутатов, Федор Кузьмич участвовал в составлении «Памятки» — собрания кратких статей и стихотворений в защиту собрания.
Вскоре после Октябрьского переворота началось активное противостояние Союза деятелей искусств и Наркомпроса. Сологуб настаивал на том, что Союз — единственное учреждение, которое способно «оберегать свободу творчества и устроить дела искусства сотворенного». Луначарский возражал, что новый хозяин в стране — «трудовой народ», который долгое время был лишен доступа к культуре и интересам которого теперь должна подчиняться вся деятельность художников. Союз считал, что руководство организации, управляющей делами искусства, должно выбираться демократическим путем, Наркомпрос видел этот процесс как назначение руководителей сверху.
Литературная курия породила еще одно объединение — Профессиональный союз деятелей художественной литературы. Нарком просвещения распорядился, чтобы этой организации были присвоены все права трудовых союзов: разрешил присматривать помещение, просил Продовольственную управу поспособствовать в устройстве столовой. Но столовая так и не открылась. Другие планы, такие как создание общежития и библиотеки, тоже не были воплощены в жизнь. Скоро отношения Союза с Луначарским прекратились, и причины этого были чисто политические.
Большинство в Союзе по-прежнему было настроено против контактов с властью. Осип Брик говорил о «насилии» большевиков над культурой. Неожиданно для других участников организации «левые» авангардисты стали откалываться от СДИ и пошли на сотрудничество с официальными органами. Сологуб занимал непримиримую позицию. Маяковский потом, в год смерти Федора Кузьмича, иронизировал над ним в записках, которые он назвал «Только не воспоминания»: «Мнение академической части гениально подытожил писатель Федор Сологуб. Он сказал:
— Революции разрушают памятники искусств. Надо запретить революции в городах, богатых памятниками, как, например, Петербург. Пускай воюют где-нибудь за чертой и только победители входят в город».
Маяковский, талант которого после революции угасал и растрачивался на множество необязательных стихов, неумело шутил: «Что для рабочего клуба выросло из Сологуба?»
Когда в апреле 1918 года Ленин, Луначарский и Сталин подписали декрет о сносе исторических памятников, «воздвигнутых в честь царей и их слуг», Сологуб на встрече с наркомом просвещения всячески пытался остановить государственный механизм принятия решений. Конечно же, попытка окончилась полным поражением. Сологуб и Таманов, по сведениям социал-демократической газеты «Новая жизнь», выступали достаточно резко, называя комиссаров «кучкой безответственных… оппортунистов», которые способны лишь погубить русскую культуру. Участники Союза требовали передачи этому органу всех полномочий, связанных с управлением культурной жизнью страны. Ответ Луначарского нельзя не признать казуистическим, но эффектным. «Луначарский удивляется, как Союз Д. И., стоящий за принцип автономии искусства, может претендовать на обладание правительственной властью. Это — нелогично», — передавала газета слова наркома. «Нам не впервой идти против демократии», — прямо заявлял Луначарский. Опыт Европы и Америки, по его мнению, доказывал, что большинство демократических избирателей буржуазно.
Вскоре конфликт принял оттенок прямо-таки личного противостояния. Когда Сологуб явился к наркому, чтобы поговорить о Союзе деятелей художественной литературы, тот представил дело так, как будто Федор Кузьмич пришел к нему «на поклон». Сологуб на страницах «Петроградского эха» отвечал на упрек Луначарского: «Неужели всякое сношение с властью принимается им как просьба о личном одолжении?» Однако в целом комментарии Сологуба были многословны и мелочны и не обладали тем лоском, которым сверкали логические построения Луначарского. «Ни с какими просьбами о субсидии или одолжениях личного характера я к г. Луначарскому не обращался. Когда же зашла речь об отоплении этого обширного дома, нар. комиссар заметил, что впоследствии этот расход может принять на себя казна… Я понял его как исполнение нар. комиссаром своей обязанности по сохранению дома, имеющего художественную ценность», — подробно объяснял ситуацию Федор Кузьмич. На чьей бы стороне ни была правда в данном конкретном споре, очевидно, что деятели искусства были поставлены в двусмысленное положение: не желая зависеть от государства, они всё же должны были обеспечивать себе выживание, а это было невозможно без лояльности к большевикам. Роль Сологуба-переговорщика была незавидной. Уже осенью 1918 года Союз деятелей искусств прекратил свое существование.