В. О. Ключевский писал о декабристах: «В них мы замечаем удивительное обилие чувства, перевес его над мыслью». Про любомудров вполне можно было бы сказать обратное: мысль перевешивает чувство. В том, что Тютчев был поэт-мыслитель, поэт-философ, усматривают нередко его личное, индивидуальное своеобразие. Но это совершенно неправильно; философская направленность Тютчева являет собой как раз общее, типическое свойство всего его поколения.
С этой точки зрения, тютчевское поколение решительно отличалось от поколения декабристов, которые были, так сказать, людьми чувства и действия. Уже говорилось, что любомудры на какое-то время накануне 14 декабря были захвачены порывом старших своих братьев. Но и до этого момента, и после него они твердо шли по иному пути. Декабристы действовали, а любомудры стремились стать орудием «самопознания народа», достичь, по выражению Веневитинова, той «степени» развития, «на которой он (народ. – В. К.) отдает себе отчет в своих делах и определяет сферу своего действия». В этом отношении любомудры сделали неоценимо много. Они преобразили самый характер развития русской культуры.
Веневитинов со всей резкостью писал в 1826 году: «…у нас чувство некоторым образом освобождает от обязанности мыслить… При сем нравственном положении России одно только средство представляется тому, кто пользу ее изберет целию своих действий. Надобно бы совершенно остановить нынешний ход ее словесности и заставить ее более думать, нежели производить…»
Конечно, это по-своему слишком радикальная и односторонняя программа. Нельзя не видеть также, что без героического деяния декабристов невозможно было бы и дальнейшее движение отечественной мысли; это остается непреложным, если даже посчитать, что декабристы потерпели полное поражение. Но нельзя не видеть и другое: духовная работа любомудров имела столь же необходимое значение, как и героическое деяние их предшественников. И любомудры были естественной и закономерной сменой на авансцене идеологии и культуры. Дело здесь не в том, что они обладали большей основательностью, чем декабристы. Дело в том, что именно они могли и должны были на совершенно, казалось бы, иной дороге продолжить русское историческое творчество.
Любомудры, как уже говорилось, вступили на эту самую дорогу задолго до 14 декабря – уже на грани 1810–1820-х годов. Из этого вроде бы надо сделать вывод, что они были гораздо дальновиднее декабристов, были своего рода пророками. Но такое представление означало бы грубое упрощение проблемы. Ибо каждая стадия развития имеет свое собственное, как бы даже самоценное значение. Достаточно сказать, что без декабристов, без всей их деятельности не было бы Пушкина, хотя впоследствии Пушкин глубоко воспринял и вклад любомудров в русскую культуру.
В 1823 году совершается замечательное по наглядности расхождение путей двух поколений: декабристы готовятся выйти на площадь, чтобы делать историю, а любомудры идут в архив Коллегии иностранных дел, чтобы понять историю…
Кто же из них был более прав? Сама такая постановка вопроса безнадежно упрощает суть дела. Из исторической перспективы можно ясно увидеть, что и то, и другое было необходимо. Ведь именно любомудры «не растерялись» после поражения декабристов и достаточно широко и активно осуществляли свои цели.
К сожалению, в книгах о той эпохе часто господствует, так сказать, абсолютная «идеализация» декабристов и, соответственно, принижение или даже отрицание деятелей, шедших иным путем. В газете «Правда» от 27 февраля 1983 года справедливо говорилось о подобной трактовке декабристов: «…если вспомнить известные ленинские слова о первых революционерах из дворян: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа», – то необходимо будет признать, что очень часто наши авторы ограничивали свои творческие задачи показом именно «узкого круга», а народ представал в их произведениях лишь как объект размышлений «лучших людей из дворян». Если быть до конца историчным… то ведь надо показывать реалистически беспощадно и удаленность от народа этих действительно лучших представителей русского дворянства».