Тогда-то и переделали у нас в деревне старую пословицу. Говорить стали: «Я тебя загоню, куда Макар телят гонял книжки слушать». Мне целый год проходу не давали — все вспоминали, как мне от попа досталось. Жалели, конечно. Но и смеялись тоже. Люди ведь разные есть.
— Смешного, по-моему, мало, — серьезно заметил Федос. — Просто вам учиться хотелось, а не давали.
— Молодец ты, брат! — воскликнул дед Макар. — Мал еще, а вот, поди, разобрался, что к чему. А в мое время и взрослые-то не все это понимали…
Долго еще дед говорил о своем тяжелом детстве. Но теперь слова его доходили до сознания Федоса словно сквозь туман или через глухие заросли. Мальчик уснул.
— Эй, охотник, вставай-поднимайся! — дед Макар тряс Федоса, ухватив его за свесившуюся с топчана голую ногу. — Охота ждать не будет.
Федос поднял сонную голову, глядя на деда ничего не понимающими, еще не проснувшимися глазами. Но спустя мгновение, вскочил и быстро-быстро оделся.
— А вороны уже прилетели, да, дедушка?
— Полон сад. Слышь, каркают?
Дверь хатки распахнута. Виден утренний сад, освещенный первыми лучами солнца.
Дед Макар достал из-за печи старую одностволку:
— Ну, в добрый час!
Вышли. Росистая трава сразу охладила босые ноги Федоса, согнав с него последние остатки сна.
— Слушай меня, — сказал дед Макар. — Ты не очень-то высовывайся. Спрячься за смородиновый куст, вон туда, и смотри. А я поползу.
— По мокрой траве?
— Ну… не то что поползу… Пригнусь и подкрадусь.
— Понятно, — усмехнулся Федос.
— Ничего тебе пока не понятно! — насупился дед.
Федос прикусил язык: опять не угодил. Надо быть поосторожнее, а то прогонит Макар домой — и вся охота!
— Так вот, — проговорил между тем дед Макар, и всю сердитость с него как рукой сняло. — Я подкрадусь и выстрелю из своей пушки. Одним махом всех зверей уложу.
— А мне будет видно из-за куста?
— Как в кино. Только не перебивай. Вороны хорошо знают, что по утрам бывает здесь только один человек. Поэтому смело летают оттуда, от забора, к тому вон дубу. А если я, как обычно, иду от дуба к забору, они, чтоб им неладно, обратно поворачивают.
— Я должен… — поторопился отгадать свою задачу Федос.
— Ты должен сперва тихо-тихо сидеть в засаде. Пока они кружиться будут. А когда на яблони усаживаться начнут, ты должен вскочить, закричать на них и камнями их напугать. Надо заставить их в воздух подняться.
— А дальше что?
— Дальше не твоя забота. Воронье на меня полетит. А я уж, будь спокоен, дам ему жизни!
— Здорово придумано! — восхищенно воскликнул Федос. — Вы словно командир в бою.
— Бой и есть. Ворона — она паданцы не ест. Норовит яблоко на дереве загубить. Клюнет, испортит — бросит. Стая ворон за день, поди, полвоза яблок загубит. Ну, ладно, за дело!
Все шло, как было запланировано. Дед Макар согнулся и, крадучись, стал пробираться в конец сада. Правда, надежно спрятана была только его голова.
Федос подумал, что если вороны выставили караул, то дедов план прахом пойдет. Сам же Федос согласно приказу спрятался за смородиновый куст. В укрытии было сыро. Зато противник его не видел.
Вороны проявили непростительную беззаботность и самоуверенность. Они проворонили не только Федоса, но и сторожа с ружьем. Федос видел, как дед Макар подкрался, встал во весь рост и бабахнул.
Что тут началось! Вороны с шумом взлетели, а дед, малость повозившись с ружьем (видимо, перезаряжал), еще раз пальнул по ним влет.
Стая шарахнулась в сторону и полетела прямо на Федоса. Эх, если бы и у него было ружье!
Вороны, однако, не приземлились. Промчавшись над яблонями, над кустами смородины и над хаткой, с карканьем подались в лес.
Дед Макар подошел к Федосу.
— Что же это, дедушка, не упала ни одна?
— Подумаешь, не упала! — хмыкнул дед. — Пускай их улепетывают. Зато напугал я их так, что и знакомым своим закажут, как в наш сад летать. А забудут — снова напомню.
Не хотелось Федосу так рано домой возвращаться. Он вошел в дедову хатку, забросил на печь влажную от росы одежду и шмыгнул на топчан, под тулуп. Место было еще теплое, уютное. Повернулся лицом к темной неоштукатуренной стене, подогнул колени. Сладко зевнул.
— Вот это правильная стратегия, — кивнул, входя, дед Макар. — Доспи, брат, свое. А я тем временем тебе белого налива и сочных груш наберу. Лучше «беры» груш не бывает.
Очередь
— Завтра наша очередь, — сказала тетя Настя, — а послать некого.
Федос думал, что очередь — это очередь в магазине или на автобусной остановке. Выяснилось — совсем не то. Нужно было гнать на пастбище коров со всей деревни. Пасти их весь день, а вечером пригнать домой. Так делали все дворы по очереди. Поэтому и называлось «очередь». Теперь дошла она до семьи лесника.
— Кого бы послать? — ломала голову тетя Настя. — Я с коровами занята, Микола на ферме, Марыля машину бросить не может. Об Андрее и речи нет.
— А дядя Петрусь? — подсказал Федос.
— Ему в лесу рано утром быть надо: по дрова люди приедут.
— Тогда меня отправьте.
— Что ты, деточка! Не твоя это работа за коровами ходить.
— Но ведь есть же пастухи и моих лет!
— Есть-то есть…
— Я справлюсь, — упрямо сдвинул брови Федос. — Сергея в помощники позову.
— Разве что так — вдвоем… До обеда. И только. А потом Петрусь из лесу вернется, подменит.
Сергей охотно согласился. Его мама тоже не возражала.
Чтобы утром не искать друг друга, ребята решили заночевать в одном месте. На сеновале.
Тетя Настя дала им две подушки. А овчины хватило одной на троих.
Сергея положили между Миколой и Федосом. Перед сном Микола тронул Сергея за плечо:
— Ты у нас на сеновале впервые. Значит, присягу принять должен.
— Что?
— То. Повторяй за мной: «Я, Сергей, лучший из людей… Обещаю…»
— Обещаю.
— «Не вскакивать, не брыкаться, в стороны не бросаться…» Повторяй!
— Не вскакивать, не брыкаться, в стороны не бросаться… — эхом отозвался Сергей.
— «Ночью не петь, чужих снов не смотреть».
Сергей снова повторил, но сказал:
— Хватит. Я тебе не попугай.
Разбудили пастушков ни свет ни заря, когда солнце еще не взошло. Выпили они по кружке парного молока. Сергей перекинул через плечо пастушью сумку с завтраком. И — пошли.
Тети Насти дома уже не было: на ферму отправилась. Дядя Петрусь со двора корову выгнал. Рогуля медленно плелась по дороге, время от времени утыкаясь мордой в придорожную траву.
— Готовы, пастухи?
Ответили дружно, вместе:
— Угу!
Дядя Петрусь дал Федосу длинный кнут из сыромятной кожи. Сергей взял прут.
— Погоняй.
Прохладное росистое утро бодрило. Радовало и волновало новое, непривычное слово «пастух». И это ведь не игра, а самая настоящая работа. Которую доверили потому, что выполнить ее больше некому. Федосу захотелось и вид обрести серьезный — взрослый.
Постоянного пастуха в селе не было. Пасли коров два человека. И выгоняли одновременно с двух концов деревни.
Подошли к первым хатам.
— Вы-го-няй! — изо всех сил затянул Сергей.
— Вы-го-няй! — повторил Федос, которому не хотелось отставать от товарища.
Коровы после ночи шагали лениво, часто останавливались, мычали. Стадо росло, увеличивалось возле каждого двора. Сергей взял у Федоса кнут и, громко хлопая им, покрикивал время от времени:
— Куда, Зорька? Ах ты, Рябая! Назад! Я тебе покажу!
По всему было видно, что Сергею гнать коров на пастбище не впервой. Федос завидовал ему и старался во всем подражать.
Дядя Петрусь помог выгнать коров за околицу и вернулся домой.
Тетя Манефа, вместе с которой ребятам довелось пасти стадо, была женщина в годах, с сухим, в оспинах, лицом, огрубевшими сильными руками. Белый платок, длинное черное платье, на которое был наброшен полинялый мужской пиджак, и, наконец, резиновые сапоги — все это придавало ей вид человека строгого. Шагала она по-мужски: широким шагом.