Но Данилка, ни слова не говоря, уткнулся в материи фартук и горько заплакал.
— Что ты, сынок? — испугалась мать. — Что ты?
— Мама, — еле выговорил Данилка, — вот она, вода-то, а чего же они уехали?
— Поторопились, — сказала мать, — зря уехали. Ну, ты не горюй так шибко, сыпок. Слышишь, о чём вода шумит? Винограду будет много в колхозе — вот о чём она шумит. Огород большой будет в долине, капуста будет у нас расти, помидоры, картошка!..
— И картошка? — переспросил Данилка.
— И картошка. Когда воды много, всё уродится.
Данилка больше ни о чём не стал спрашивать. Если бы тётка Фрося знала, что тут картошка уродится, она бы не стала звать на Орловщину. И Бабкины не уехали бы…
А что, если побежать сейчас в Феодосию?
Может, Бабкины ещё там? Может, сидят на станции да ждут поезда?
Никто не видел, как ушёл Данилка. Он долго шёл по шоссе, до самого колхоза Вольного. В этот колхоз они с Федей и с Фединой матерью приходили за цыплятами для своей колхозной птицефермы. У них в колхозе куры простые, а здесь породистые, белые леггорны.
А Федина мать ведь заведующая фермой была…
Данилка спустился в долину, полную виноградников и фруктовых садов. Подошёл к источнику. Источник окружали высокие серебристые тополя с гладкой зеленоватой корой.
Данилка успел уже высохнуть в дороге и вспотеть успел. Он напился, поплескал в лицо и на голову холодной водой и поспешил дальше.
Данилка вспомнил, что из колхоза Вольного через высокую гряду гор проходит тропочка в Феодосию. Федина мать показывала им эту тропочку. Если пойти прямиком через горы, то до Феодосии недалеко, всего километров восемь.
Данилка, остерегаясь чужих мальчишек и злых собак, пробрался по зелёным колхозным улицам к подножию жёлтой, опалённой солнцем горы. Стоял, глядел — где же та самая тропочка, по которой в Феодосию ходят?
И увидел! Вон она вьётся по горе, среди серых колючек. Данилка прибавил шагу и полез на гору.
Тишина стояла кругом. Незнакомые горы как бы с удивлением смотрели на Данилку. «Куда ползёт этот маленький человек? — словно думали они, — Куда ползёт эта козявка? Далека и пустынна дорога, нет на пути ни ручья, ни зелёного деревца. Только солнце палит горячими лучами, припекает нам, горам, каменные лбы…»
А Данилка шёл и всё думал: «А может, они ещё не уехали? Ведь они же не знают, что у нас теперь воды много и картошка тоже будет расти!»
Долго поднимался Данилка в гору. Вышел на вершину. Горячее каменное поле, широкое и пустое, открылось перед ним. Вольный ветер гулял здесь, наверху. Он трепал Данилкины волосы, поднимал вокруг него гремучие, как жесть, жёлтые колючки и гнал их куда-то… И вдруг, словно стараясь показать свою силу, начинал толкать Данилку то в бок, то в спину, сбивал его с тропки. Как будто очень хотелось ему закружить Данилку вместе с колючками и понести по каменным валам.
«А я приду и скажу им… — повторял про себя Данилка. — Только бы вот поезд не ушёл!»
От мысли, что поезд может уйти и Данилка не успеет задержать Бабкиных, у пего вздрагивало сердце. И он ещё быстрее шагал по горячей тропинке.
Данилка не знал, сколько он прошёл, близко уже Феодосия или ещё далеко. Горы заслоняли от него весь мир.
Но вот и расступились горы, далёкое синее море взглянуло на Данилку. И там, на этом далёком берегу, Данилка увидел большой город…
— Феодосия!
По тропочке навстречу Данилке шли две женщины, повязанные яркими платками. За плечами они несли какие-то сумки — видно, ходили в Феодосию купить что-нибудь для хозяйства. Одну из них, смуглую, светлоглазую, в голубом платке, Данилка узнал. Это была птичница Нюша из колхоза Вольного. У неё Федина мать брала цыплят.
— Это куда же направился, парень? — спросила Нюша. — Неужто один идёшь?
— В Феодосию мне надо, — ответил Данилка и хотел пройти мимо.
По Нюша задержала его:
— Это зачем же тебе, парень, в Феодосию понадобилось? Неужто мать послала?
— Надо мне, — повторил Данилка, — к поезду.
— К какому поезду? — удивилась Нюша. — Уезжаешь ты, что ли?
— Эка, хватился! — сказала другая женщина, в красном полушалке. — Да поезд в шесть утра ушёл.
— Ушёл?.. — прошептал Данилка.
Он поглядел ей в лицо. Загорелое, морщинистое было лицо у этой женщины, нос, будто луковица, лупился от солнца, из-под припухших век на Данилку глядели добрые коричневые глаза.
— Ушёл, ушёл поезд, жавороночек, — повторила женщина. — Ан родной кто уехал?
Данилка промолчал.
— Так что поворачивай обратно, парень, — сказала Нюша, — Пойдём с нами.