— Плохие стихи, — сказал профессор. — Но ты не обижайся. Я стану читать тебе хорошие. Хочешь?
— Хочу, — сказал Федюня, — очень хочу.
— В четверг приходи, утром, — сказал профессор. — А дома напомни, я дам тебе книгу. Посмотри её сам.
— Спасибо, — сказал Федюня.
Домой он вернулся довольный, с книгой за пазухой. На ней было написано: «М. Ю. Лермонтов. Стихи». Наскоро поев, Федюня открыл книгу и вдруг из неё выпорхнул листок. Кружась, опустился на пол.
— Что это? — спросил папаша.
— А вот тут было, — сказал Федюня и стал читать по складам: — «Рос-сий-ска-я со-ци-ал-де-мо-кра-ти-чес-кая пар-ти-я».
Жандармы стали перелистывать книги и рукописи.
— Дай сюда! — сказал папаша.
— Берите, — сказал Федюня и отдал листок.
Папаша прочитал листок, быстро собрался, погладил Федюню по голове и куда-то ушёл. А Федюня сел и стал спокойно перелистывать книгу. Жалко, картинок в ней было мало.
В четверг Федюня проснулся пораньше. Погулял во дворе, потом поднялся к профессору.
— А-а-а, гость пришёл, — приветствовал его профессор, — входи.
Федюня аккуратно сел на краешек стула. Отдал книгу «М. Ю. Лермонтов». Поджал губы для важности: так всегда мамка делала, когда беседовала с чужими.
— Вот что, — сказал профессор, — сейчас позовём Еву и начнём. Ну поехали!
Федюня слушал, подперев голову рукой, удивительную историю про мальчика, бежавшего из монастыря.
Поэма подходила к концу, когда — бум-бах! — сильно застучали в дверь. Профессор замер. Бум! — стукнули ещё сильнее.
— Вот что, — сказал профессор, — сидите спокойно, не волнуйтесь, — и пошёл открывать дверь.
В прихожей затопали сапоги.
В комнату вошли жандармы. Они стали двигать мебель, простукивать стены. Один из них, сидя на табуретке, перелистывал книги и рукописи.
— Распишитесь вот тут, — приказал жандармский офицер профессору.
Профессор неторопливо вывел свою фамилию.
— Теперь, — сказал офицер, — вам придётся ненадолго пройти с нами.
Федюня подошёл к Еве и взял её за руку.
Он ничего не мог понять…
ГЛАВА IX
Снежинки, большие мокрые, падали на шапку, таяли на носу, превращались под ногами в рыжее месиво.
Ноги сами вышагивали за угол на остановку. Конка неторопливо тащилась через город. Федюне видно было сквозь переднее стекло, как лошади размахивают хвостами.
Конка тащилась всё дальше и дальше. Проплывали за окнами серые петербургские дома.
— Путиловский! — сказал кондуктор.
Федюня встал. Вышел, направился к низкому кирпичному зданию.
Подошёл к вахтёру.
— Мне Лёвкина из модельной, — сказал он.
Сидор Филиппович вышел не скоро. Увидел племянника, который стоял, съёжившись, возле проходной, взял Федюню за руку и повёл с собой.
В мастерской было тепло, стоял станок и валялась на полу деревянная стружка.
— Садись, грейся, — сказал дядя.
Федюня поглядел на Сидора Филипповича большими своими честными глазами.
— Дядь, — сказал он, — чегой-то я не понимаю, у меня теперь отец есть, Николай Николаевич.
Сидор Филиппович быстро обернулся.
— Ка-ак? — спросил Сидор Филиппович.
— Отец, — повторил Федюня, — папаша.
— Откуда у тебя отец?
— А усыновил меня. Мне дяденька Сергей Филиппович велели. И мы на Петроградской стороне живём. Я там в гости ходил, а потом профессора в тюрьму увели.
— Кого?!
— Профессора.
— Какого?
— Борис Исаича.
Сидор Филиппович сощурил глаза:
— А ты что, ходил к нему?
— Ходил. В гости. У него внучка.
— Ты, наверное, дружил с ней?
— Дружил, — сказал Федюня. — А ещё я дяденьку Сергея спросил: «За что профессора в тюрьму?», а дяденька Сергей говорит: «Плохой он человек». И папаша тоже так говорит.
— А папаша хороший человек? — спросил Сидор Филиппович.
— Хороший, — сказал Федюня.
— А дяденька Сергей тоже хороший? — спросил Сидор Филиппович.
— Тоже хороший, — сказал Федюня, утирая нос рукавом.
— Вот что, — сказал Сидор Филиппович, — я сейчас у мастера отпрошусь. Пойдём ко мне домой. Дело серьёзное.
…Пришли на самую окраину, где стояли низкие бараки. На верёвках висело промёрзшее бельё. На одной из дверей мелом была нарисована цифра «5».