Раките было тогда уже 23 года, но, несмотря на это, мне думалось, что перспективы у него есть. Однако у многих специалистов были на этот счет серьезные сомнения. Главное из них то, что Ракита — «медленный», с фехтовальной точки зрения, движется и реагирует недостаточно быстро.
— Ты же видишь, — убеждал я Генриха, — сильнейшие наши с ним мучаются. Очень тяжело дерутся и нередко проигрывают. Ну а то, что я у него часто выигрываю, легко объяснить. Ты же знаешь, что мы оба «медленные». Меня этим не удивишь.
— А взялся бы ты тренировать такого? — спросил Булгаков.
— Конечно!
— Тогда я тебе его дарю! — И Генрих хлопнул меня по колену.
— Но почему? У тебя с ним хорошо получается — за три года он заметно вырос…
— Знаешь, я чувствую, что из вашего союза будет толк. Это во-первых. А во-вторых, я же больше думаю о шпаге.
Мы помолчали.
— Ну а он как?
— Он просто мечтает работать с тобой, Давид!
А через день Ракита уже сам заговорил со мной об этом. Так у меня появился первый ученик.
Вскоре обнаружился и второй. Им стал Лев Кузнецов. Мы четырнадцать лет прошли вместе в различных сборных командах, и теперь, когда я сошел, а он еще оставался действующим спортсменом, «последним из могикан», положение его складывалось не просто.
— Ты знаешь, — сказал он мне, — осталось выступать немного. Все тренеры потеряли ко мне интерес, а Виталий Андреевич, как всегда, загружен по уши… Да он сам меня послал к тебе. Давай бери меня!
И пришлось тренировать первого советского фехтовальщика, завоевавшего бронзовую медаль в личном первенстве на Олимпийских играх 1956 года в Мельбурне, одного из тех, с кем вместе удалось днем раньше завоевать тоже первую в советском фехтовании бронзовую медаль командного первенства.
Что ты можешь, ученик!
В то время Марк Ракита, по силам входя только в десятку фехтовальщиков страны, тем не менее успешно дрался с двумя спортсменами, которые по праву считались первыми номерами нашей сборной, — Рыльским и Кузнецовым. С ними он имел даже положительный баланс встреч — выигрывал чаще, чем проигрывал. Причем проигрывал, как правило, решающие бои для выхода в следующую ступень соревнований, и объяснялось это, конечно, возраставшей ответственностью, а также тем, что судьи непроизвольно нередко помогали спортсменам, имеющим громкое имя и авторитет. В сабле, где нет электрофиксации ударов, такое случается. Но все-таки каждая победа над Ракитой давалась всем с великим трудом.
Мне же он почти всегда проигрывал, и ему казалось, что я знаю почему. Мы с ним долгое время, даже когда он был уже сильнейшим в мире, случалось, конечно, в шутку «считали раны»:
— Признайся, Марк, если у нас было сто боев, то из них примерно девяносто семь ты проигрывал, — поддразниваю его.
— Хорошо, пусть три, но зато как я это сделал!
— Конечно, раз их было всего три, ты до сих пор помнишь, как это сделал.
Ну а когда он был еще молодым фехтовальщиком, ему страшно хотелось узнать, почему он проигрывает. Возможно, что и поэтому он стремился у меня тренироваться.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что главная беда не столько в том, что Ракита не обладал природными стартовыми быстротами, сколько в том, что его манера боя сложилась стихийно. И, как оказалось, делая атаки, он все-таки мог достичь нормальной скорости. Но ему всегда это стоило больших волевых усилий. Поэтому он интуитивно не делал ставку на быстроту и в конце концов стал передвигаться нарочито медленно: так он оказывался более результативным. И получались движения, напоминавшие замедленную киносъемку.
Вот уже три-четыре месяца, как официально тренирую Ракиту. Мы усиленно отрабатываем технику атаковых движений; она в какой-то мере является и средством развития быстроты. В один прекрасный день мне показалось, что его уже можно кое за что похвалить:
— Молодец, Марк, ты явно стал быстрее!
Мы только что закончили урок. Марк получил большую физическую нагрузку и, конечно, после тренировки был совершенно мокрый — хоть выжимай майку и нагрудник. Мы сидели рядом на скамейке, и он, опустив плечи, устало смотрел куда-то в угол зала:
— Утешаешь меня… Нет уж, видно, как был я самый медленный, так и останусь…
— Нет, Марк, это не так. Ты не можешь быть быстрым всегда. Но когда надо — раза три-четыре в одном бою, — ты собираешься, сосредоточиваешься и делаешь! Да большего тебе и не нужно. Конечно, есть люди, которые все делают быстро, накатисто, темпераментно, так сказать, на взводе. Для них заставить себя не торопиться — пытка! Ты не такой. Ну и что? Того, что отпустила тебе природа, вполне достаточно, если, конечно, правильно все использовать.