— Теперь мы будем ужинать? — спросила она, не зная, что еще спросить, чтобы оттянуть момент исполнения данного обещания.
— Да.
— А потом?
— Потом?.. Вы разве получили не тот ответ от господина де Ларме, сударыня?
— Да… только давайте сначала сходим на стену… Мне душно… и тошнит, сударь.
Дервиль не стал возражать, и они поднялись на стену. Женька больше ничего не говорила, понимая, что не стоит прикрывать разговором то, что прикрыть было невозможно. Комендант тоже помалкивал, будто боялся испортить что-то, и только по истечении получаса спросил:
— Вам лучше, сударыня?
— Да.
— Тогда идемте. Ужин стынет.
— Идемте.
Женька повернулась, но вдруг со стороны лестницы показался свет факелов, раздались уверенные шаги и знакомый лающий голос:
— Стоять, господин Дервиль! Всем стоять! Охрана, за мной!
— Де Брук?! — воскликнул комендант. — Что вы здесь делаете?
Де Брук быстро приблизился и посмотрел на него с ледяной улыбкой.
— Я получил сведения, что маркиза де Шале, которая находится сейчас с вами, сударь, намерена совершить побег! — сказал офицер.
— Побег? Какой побег?.. Что вы такое несете, де Брук?!
— Что же она тогда здесь делает? Почему арестованная девушка находится вне стен своей камеры?
— Девушке стало плохо… Ей нужно было выйти на воздух!
— Ночью? Без разрешения следствия? Без королевских распоряжений? Вам не кажется, господин Дервиль, что вы стали слишком грубо пренебрегать обязанностями коменданта такого значения тюрьмы, как Бастилия?
— Как вы смеете, Огюст?
— Это вы как смеете, сударь! Ваши попустительства маркизе де Шале запротоколированы и положены на стол королевского секретаря. Учтите, что у меня есть свидетели! Вы выводите преступницу из камеры без охраны, позволяете ей встречаться с арестованным Альбером де Зенкуром и теперь пытаетесь помочь бежать!
— Я? Бежать? Как?
— С помощью веревки! Что лежит вон там, в углу возле бойницы?
— Какой веревки? В каком углу?
— Жанкер, принесите!
Солдат сходил к бойнице и принес свернутую жгутом корабельную веревку. Женька начала понемногу соображать, что происходит. Лицо коменданта из багрового стало серым.
— Этой веревки не хватит, чтобы спуститься вниз! — сказал он.
— Конечно, не хватит! Значит, другая ее часть, вероятно, находится в вашей комнате, сударь!
— Это наглая ложь! Вы ответите за это, де Брук!
— Это вы теперь ответите за все, господин Дервиль!
— Вы не смеете входить в мою комнату!
— Смею! Вы нарушили закон, пособничали побегу заключенной, и теперь до назначения нового коменданта право распоряжаться переходит ко мне, как к старшему офицеру этой славной тюрьмы!
Де Брук велел охране связать Дервилю и фехтовальщице руки, после чего повел их в комнату, где на столе остывал романтический ужин. Глядя на сияющее близким триумфом деревянное лицо де Брука, Женька уже не удивилась второму мотку веревки, которую Жанкер вытащил из-под кровати.
— Что теперь скажете, сударь? — ткнул веревку в помертвевшее лицо своего начальника офицер.
— Я скажу, что вы подлец, Огюст!
— Я не подлец, а молодец, господин Дервиль! Ваше время кончилось! Здесь не будет больше всякой слюнявой благостности! Никаких вторых одеял убийцам и кружек вина смертникам! Правила отныне будут жестоки и незыблемы! Я восстановлю престиж этой первой в стране тюрьмы, как должно! Слово «побег» в ней больше звучать не будет!
— Вы еще не стали здесь хозяином, Огюст, — напомнил Дервиль.
— Теперь стану! Время мечтательных дураков позади! Вы позволили себе привилегию быть великодушным, и вы наказаны, Дервиль!
— Да, я наказан, но не за это, — склонил голову комендант и посмотрел на фехтовальщицу. — Простите, сударыня.
Ясное дело
Женька поняла, что хотел сказать Дервиль и за что просил прощения. Дело было не в сорвавшемся побеге — он считал, что наказан за измену первоначальной высоте своих чувств, которой сумел достичь, но на которой не удержался. Это его короткое, но искреннее покаяние вернуло к жизни того Дервиля, которого раньше так боялась привести к петле фехтовальщица. Всю ночь, несмотря на то, что ей снова развязали руки, она мучилась от тревоги и боли за судьбу своего немолодого поклонника. За Люиса, которого он мог назвать в порыве отчаяния, девушка не тревожилась, уверенная, что умный провансалец сам побеспокоится о себе, коль скоро узнает об известиях из Бастилии.
Днем фехтовальщицу почти не трогали, но теперь вместо де Брука ее трапезу контролировал офицер по имени де Шарон. О Дервиле ей ничего не сообщали. Не появлялся и Катрен. Хотя его приходы совсем не радовали Женьку, она заволновалась, — его отсутствие показалось ей плохим знаком. Только на следующий день де Брук, наконец, появился. Он приказал солдатам связать фехтовальщице руки и повел ее вниз.
— Куда? — спросила она.
— В допросную Дворца Правосудия.
— Зачем?
— Я не уполномочен вам отвечать, сударыня.
— Что с Дервилем?
Де Брук усмехнулся, но и тут не ответил. Девушку посадили в полицейский экипаж, и под усиленной охраной повезли во Дворец Правосудия. Кроме охраны всю дорогу девушку сопровождал шум городских улиц. Шум этот был так близок, что вызывал иллюзорное ощущение свободы.
Во Дворце Правосудия фехтовальщицу провели вниз, в одну из комнат с маленькими окошками под низким потолком. Дневного света не хватало, поэтому в комнате горели свечи.
За столом, обложенным бумагами, сидели два человека в судейских мантиях, справа за отдельным столом находился секретарь, но не эти люди, в первую очередь, привлекли внимание девушки, — на скамье у стены лежал, укрытый куском грубой холстины, Дервиль. Он был в разорванной рубахе и едва повернул голову, когда Женька вошла. Рука его безжизненно свесилась к полу, а в мутном взгляде скопилась мучительная боль.
— Сударь! — не удержалась от восклицания девушка.
— Молчать! — приказал де Брук и потянул ее к столу.
На фехтовальщицу в упор посмотрел старик в круглых очках на выцветших глазах.
— Ваше имя, сударыня? — спросил он.
— Жанна де Бежар, маркиза де Шале, сударь.
— Вам следует обращаться ко мне «ваша честь».
— Да, ваша честь.
— Мы будем задавать вопросы, сударыня, а вы должны отвечать на них. Вы поняли?
— Да, ваша честь.
— Говорите коротко, ясно и по существу, чтобы не вынуждать суд к более суровому допросу.
— Вопросы будут по делу господина Дервиля, ваша честь?
— Сейчас вы сказали лишнее, сударыня. Вы не должны впредь сами задавать вопросы суду.
— А почему этот суд не идет открыто, ваша честь?
Судья посмотрел на девушку поверх очков, выдерживая значительную паузу, но ответил:
— Мы уже опросили по делу о попытке побега самого господина Дервиля и свидетелей, которых предоставил нам господин де Брук. Дело представляется нам совершенно ясным и вопросы, предназначенные для вас, задаются только для протокола.
— Как ясным? Разве оно ясное?
— Сударыня!
— Да, хорошо, спрашивайте.
— Первое. Вы собирались совершить побег из Бастилии в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ноября тысяча шестьсот двадцать четвертого года?
— Нет, ваша честь.
— Нет?.. Тогда спрошу иначе. Вы собирались совершить побег из заключения?
— Нет, ваша честь.
— Хорошо. Запишите это, секретарь. Другой вопрос. Что вы делали на стене Бастилии ночью пятнадцатого ноября тысяча шестьсот двадцать четвертого года, сударыня?
— Я… мне стало плохо, и господин Дервиль вывел меня на воздух.
— Это неслыханное нарушение тюремного содержания, сударыня. Вы знали об этом?
— Да, ваша честь.
— Это правда, что вы пользовались особым влиянием на господина Дервиля, сударыня? Мы знаем от свидетелей, что он во многом потакал вам.
— Да, он сочувствовал мне.
— Он желал вас?
— Это не относится к делу, ваша честь.