Даниэль прижал девушку к своей груди и стал целовать ей лицо, шею и плечи, открытые в сорочке. Она слабо отбивалась.
— Собирайся, поехали ко мне! — велел он, но Женька оттолкнула от себя его руки.
— Ты с ума сошел! — воскликнула она. — Мне нельзя к тебе! Там меня найдут! Ты видел сумму? Как ты приехал? Они, наверное, уже выследили тебя!
— Не выследили! Я не такой дурак, и выехал задней калиткой. Потом еще полчаса мотался по городу. Вставай! Давай поговорим!
— Погоди, дай мне хотя бы посидеть на стульчаке.
Через несколько минут Женька была готова к разговору и первым делом рассказала Даниэлю историю своего пребывания в Бастилии. Де Санд посуровел лицом, снова обнял ее и сказал:
— Ничего, все еще можно поправить.
— Как?
— Давай махнем в Италию. Я открою там класс, сначала небольшой, потом расширюсь. Мне нечего цепляться за место при короле! Я где хочешь, встану на ноги!
— Что я буду делать в Италии?
— Будешь жить со мной. Можешь помогать мне вести уроки.
— Мне и там не позволят носить мужскую одежду, Даниэль.
— Носи женскую. Тебе она идет не меньше.
— Но я замужем. Ты разве забыл?
— Для меня это не имеет значения.
— А для меня имеет.
— У тебя все равно нет другого выхода, сейчас только я могу помочь тебе.
Фехтовальщица высвободилась из объятия де Санда и сжала губы. Она понимала, что позиция ее была невыгодной, и Даниэль спешил воспользоваться этим. Он явился к ней хозяином положения, считая, наконец, вправе распорядиться ее судьбой по своему усмотрению, как когда-то распоряжался судьбами Жули, Ажель и сына. Так думала Женька, и эта мысль сильно заслоняло в ее глазах ту другую сторону его решительного стремления увезти свою ученицу с собой, которая понуждала его бросить все и начать новую жизнь практически с нуля.
— Я сама могу заработать на жизнь, — хмуро сказала фехтовальщица.
Даниэль расхохотался.
— Где? Здесь, на кухне или, может быть, у мамаши Кошон в «Красном чулке»? Очнись, Жанна! Для тех, кто держал в руках оружие, мирная жизнь заказана!
— Неправда! Я смогу! Вот увидишь!
— Ну и славно! Для начала переберешься на другую квартиру, а через недельку-другую я все слажу, и мы уедем в Италию!
Де Санд не стал больше слушать возражений и, коротко переговорив о своем намерении с Шарлоттой, ушел готовиться к переменам. Узнав о состоявшемся разговоре, Шарлотта была искренне рада.
— Ну вот, теперь вы устроитесь, госпожа, — сказала она. — Господин де Санд — это хороший выход.
— А ребенок, Шарлотта?
— Так скажете, что это его ребенок. Когда срок маленький, это не трудно.
— Но я не была с ним.
— Так будьте. Это даже лучше, чем с вашим мужем!
— Чем лучше?
— Надежнее.
Женька понимала, что Шарлотта была права. «Может быть так и сделать? Это, в самом деле, выход, только… Ладно, переберусь на другую квартиру, подумаю, а сейчас… что там Этьен говорил мне про какую-то программу?» Женька вынула из-под подушки нож Ренуара и тряпкой, свернутой жгутом, привязала его под коленом. Она ограничила свое перемещение кухней и комнатой, но чувствовала, что границы эти весьма иллюзорны. События, случившиеся ближе к вечеру, подтвердили ее ощущения.
На исходе дня фехтовальщица снова, преодолевая легкие приступы тошноты, помогала Матье на кухне. На этот раз она разминала в ступке специи.
— Бросьте все и идите в комнату, — сказала, увидев ее мучения, Шарлотта.
— Не хочу, там скучно.
— Подумайте о вашем ребенке, госпожа.
— Но ты тоже не бросаешь своих дел.
— Мы привычные и потом, я не таскаю ведра с помоями.
— Я буду здесь, а то Лизи снова будет лезть с вопросами, почему ты со мной так носишься.
Лизи, действительно удивлялась заботе и вниманию, которое оказывалось новой работнице и, которое не могла полностью скрыть Шарлотта.
— Я уже сказала, что вы дальняя родственница моей крестной. Не бойтесь ее, она глупенькая.
Легка на помине, явилась «глупенькая Лизи». Она была не одна, а с каким-то человеком в сером камзоле.
— Вот она! — показала на Женьку разносчица. — Я же говорила, что она хорошенькая! Шарлотта зря держит ее на кухне!
Фехтовальщица и все, кто находились на кухне, замолчали. Вогнутое лицо вошедшего мужчины слегка взволновалось и напряглось. Оно показалось Женьке знакомым, но знакомым неприятно.
— Лизи, что ты делаешь? — гаркнул Матье, бросив помешивать соус.
— А что я делаю? — захлопала длинными ресницами Лизи. — Господин спросил, есть ли здесь еще девушки, а я знаю, что Жанин тоже не отказывается поболтать с солдатами. Я видела, как она ходила во двор с королевским мушкетером.
— Пошла вон, дура! Жанин нужна мне на кухне! Шарлотта, выгони ее!
— Да, господин, эта девушка не для вас, — забормотала Шарлотта, — эта девушка…
— Тише, хозяйка! — вдруг тонко и резко приказал мужчина в сером костюме. — Всем тихо! Мое имя Альфред Марени. Я из королевского сыска и мне нужно поговорить с этой девушкой. Любой, кто мне воспрепятствует, будет немедленно арестован. Как вас теперь зовут, сударыня? Жанин?.. Или, может быть, Жанна? Имею честь говорить с маркизой де Шале, не так ли? И еще… Это ведь были вы в доме Жозефины де Лиль? Не стоит отпираться, сударыня. У меня отличная память на лица.
— Как вы узнали, что я здесь?
— Некий лейтенант де Жери посоветовал мне заглянуть сюда.
— Иуда! Убью! — воскликнула фехтовальщица, швырнула в Марени ступкой и бросилась к задним дверям.
— Горже, Жигон, берите ее! — ловко уклонившись от летящей кухонной утвари, скомандовал полицейский.
На пути Женьки тотчас встали два солдата, но помощь ей вдруг пришла, откуда никто не ожидал. Ксавье отбросил кружки с вином, прыгнул и повис на ноге у одного из солдат. Другой, споткнувшись о мальчика, повалился прямо на ведро с помоями. Сыскник оттолкнул в сторону Матье. Загремела падающая посуда. Шарлотта закричала и отшатнулась. Женька стала прорываться к выходу в трапезную. Марени схватил ее за руку. Она выдернула из-за подвязки нож и вонзила острое лезвие в его поджарое тело. Он вскрикнул и разжал пальцы. Фехтовальщица оттолкнула с дороги визжащую Лизи и выскочила через трапезную на улицу. Пугая своими шальными глазами и окровавленным ножом прохожих, она стремительно понеслась в неопределенном направлении. Вслед раздался выстрел. Девушка резко свернула в первый попавшийся переулок, потом в другой, третий, где со всего разбега наскочила на мальчишку, тащившего какой-то увесистый тючок. Мальчишка отлетел в сторону и упал, тючок развалился, покатились в грязь серебряные тарелки…
— Чтоб тебя, проклятая курица! — взвизгнул мальчишка, но тут же осекся, увидев в руке у «курицы» нож. — Будь я покойник!.. Добрая госпожа?!..
— Жан-Жак?..
— Чего уставилась? Мне тикать надо! Пошла с дороги!
— Сам пошел!
Женька оттолкнула пацана и, не оглядываясь, понеслась дальше.
— Тожа тикаешь? — вдруг, прерывисто дыша, спросил кто-то сбоку.
Фехтовальщица покосилась на Жан-Жака, а это был он, но не ответила. Мальчик схватил ее за руку и потянул за собой куда-то вниз.
— Вставай на коленки и ползи, пока свет не покажется! — велел он. — Шибче! А то сзади прищемют!
Женька сунула нож за подвязку, нагнулась и полезла вперед, распугивая крыс и задыхаясь от жуткого зловония. Ее затошнило, но она не останавливалась и ползла дальше, вляпываясь в темноте в какие-то смердящие скользкие кучи и, стараясь не думать о том, что это такое. Тиски необходимости, в которые были сейчас зажаты ее чувства и мысли, не позволяли ей ужасаться той темной дороге, по которой она продвигалась в стремлении скорее увидеть свет в конце этого отвратного воровского лаза. Жан-Жак, сдабривая нелегкий путь отборной недетской руганью, с той же настойчивостью полз следом.
Наконец, где-то вдали забрезжило слабое свечение, и оба беглеца выбрались на поверхность. Спугнутые их неожиданным появлением, слетели с мусорной кучи вороны.
— Вот чумная кошка! — не успокаивался мальчик. — Таковское добро из-за тебя потерял, чертова госпожа! Я думал, прачка дурная скочет! Ты чего в одеже такой и с ножиком? Собаку что ли прирезала?