— Не нужно, я сама, я не нищенка.
— Тогда возьмите хотя бы несколько экю для ваших прачек. Я дам распоряжение собрать по домам старые вещи и велю подвезти их в прачечную.
Женька взяла деньги, поблагодарила и уехала.
«Дикая пчелка»
К концу четвертой недели фехтовальщица собрала готовые главы своих «Записок», замаскировала их в корзине, бросив сверху большой пучок соломы, и сопроводив корзину короткой запиской, отвезла их Монро. В типографии она передала эту посылку одному из слуг. Ждать решения издателя она, конечно, не осталась, чтобы не подвергать его соблазну пустить в ход не только скандальную рукопись, но и будущее ее автора.
Суббота была днем сочельника. В преддверии праздника по улицам ходили ряженые и разносчики толстых горячих блинов. Бригитта принесла морковный пирог от Берарды и объявила, что после Рождества будет назначена ее помолвка с Леоном. Вечером Мишо велел добавить работникам сало в похлебку и послал со своего стола четыре жареные утки.
Рождественский ужин происходил в утюжильной, где было теплее. Прачки веселились, а Женька думала о предстоящей встрече и Генрихом. Она понимала, что ее жизнь опять может круто измениться. «А, может быть, это тот самый мирный финал? Генрих увезет меня куда-нибудь, я рожу ребенка и… — на этом «и» девушка спотыкалась. — Чтобы получить миллион евро мне надо будет бросить мужа и ребенка, — приходила она к неминуемому выводу и останавливалась пред ним, как перед глухой стеной. — Что-то не похоже на счастье… А если не бросить, а если вместе покинуть не Париж, а… сюжет? Интересно, это возможно?»
После ужина Женька поднялась к себе и обнаружила на ларе записку. Дрожащими руками она зажгла свечу, полагая, что это опять какой-то сюрприз от Монрея. «Может быть, рождественская открытка?» — усмехнулась фехтовальщица и не ошиблась. Это был сюрприз, но не рождественский. «Покинуть сюжет вы можете только одна. Монрей», — прочитала девушка.
— Чертов сочинитель!
Фехтовальщица порвала записку, задула свечу и легла спать. Ночью ей продолжали мешать спать мучительные мысли, связанные с неопределенным будущим и плач девочки Амели, который еще больше напоминал о ее собственном сложном положении.
Утром работников и домочадцев вместо больного Мишо в церковь вел его сын Клеман. Одетый в новый костюм, он шел, высоко подняв голову, словно римский триумфатор. Прачки за его спиной подхихикивали, а Бригитта даже передразнивала его высокомерную походку.
После мессы Женька вместе со всеми пошла погулять на площадь, где представляли рождественскую мистерию, играли музыканты и горели жаровни. Было холодно, но весело. С прачками, оставив ребенка Амлотте, увязалась и Амели.
— Плохая будет мать, — проворчала Беранжера. — Бросит дитё! Зря ты хлопотала, Жанна.
Женька хмуро смотрела перед собой и с ужасом думала о том, что когда-нибудь эти слова могут сказать и о ней самой.
Замерзнув, прачки завернули в «Дикую пчелку», где к тому времени уже скопилось много желающих скинуть путы рождественского поста и пуститься во все тяжкие. Как только девушки уселись за стол, к ним тотчас потянулись подвыпившие ремесленники и солдаты. Лезли и к фехтовальщице. Особо навязчивых она отталкивала и отсылала к Амели или Марсене.
Заиграла музыка, начались танцы. Женьке стало скучновато, и она уже решила уйти, но в кабачок вдруг хозяйской уверенной поступью вошел Робен Красавчик — тот самый парень, который прикончил Чуму, и с которым она танцевала в «Тихой заводи». С ним были двое спутников: один — высокий и поджарый, с неспешными движениями и тяжелым взглядом, а другой — маленький, сухонький и юркий, как запечный таракан.
Хозяин тотчас освободил для вошедших стол, а Берарда подала вино и закуску.
— Это Робен, — сказала Бригитта, и глаза ее заблестели. — Я с ним по прошлому разу плясала. Ох, если б не Леон…
— Охолонись, дура! — цыкнула на сестру Беранжера. — Слыхала я от Берарды, что с такими лучше не связываться, и к тому ж этот самый Робен, ровно на спелую ягоду, на Пчелку нашу пялится.
— Я тоже с ним танцевала, — усмехнулась Женька.
— Где?
— В «Тихой заводи».
Робен, видимо, с ходу почуяв воровским чутьем то, что плохо лежит, действительно в упор смотрел на фехтовальщицу. Она не испугалась, что он ее узнает, так как в «Тихой заводи» была в мантилье, но сразу поняла, что с этой минуты гулянка в «Дикой пчелке» перестанет быть скучной.
— Уходить надо, — сказала Беранжера, однако было уже поздно.
Робен подошел и присел рядом с Женькой.
— Привет, крошка! Веселишься?
— Веселюсь
— А чего лицо кислое, точно у вдовы? Или ты впрямь без хозяина?
— Я сама себе хозяйка.
— Это ты врешь! Хозяйкой ты у очага только можешь быть, а очаг этот всегда другому принадлежит. Пошли, попляшем!
— Пошли.
Женька согласилась легко, и Робен закружил ее в веселом крестьянском танце.
— Ты белошвейка или прачка? — спросил он.
— Прачка.
— Не хочешь со мной пойти?
— Куда?
— Куда поведу. Что тебе в прачечной? А со мной всегда сыта будешь, я подарю тебе хорошее платье. Как тебя зовут?
— Жанна.
— Пошли к нам за стол, Жанна! Я тебя с Художником познакомлю. Знатный мастер! Я у него учился. Если меня когда-нибудь повесят, с ним можешь остаться. Он верный, не бросит. Хочешь посмотреть его искусство?
Женька села за стол Робена. Художник, тот самый высокий мужчина с медлительными жестами, в это время от души поедал тушку жареного гуся. Он хмуро посмотрел на девушку, а потом на приятеля.
— Опять дуришь, Робен? Надоели мне твои девки!
— Ставлю пистоль, что ты не попадешь вон в ту намалеванную пчелицу на косяке! — продолжал подначивать Робен.
— Отойди, дурило, не то я не в пчелицу, а в тебя счас метну!
— Давай, Проспер! Ослабел, что ль?
— Копень, оттащи его!
Мужичок, похожий на таракана, пытался столкнуть Робена со скамьи, но, отброшенный его сильной рукой, под смех окружающих слетел с нее сам.
— Ты просто пьян, Проспер! — воскликнул Робен.
— Я пьян?
Проспер сверкнул глазом, не вставая, выхватил из-за пояса нож и метнул в косяк. Пчелица была поражена в пузатое брюшко. Кто-то из публики восхищенно присвистнул, а Робен отдал приятелю пистоль.
— Видала, прачка? — похвастался вместо приятеля тот.
— Да, здорово, — кивнула Женька, измеряя глазом расстояние до косяка. — А можно я тоже метну?
— Ты?..
— Я.
Робен расхохотался и велел Копню принести просперовский нож. Копень сбегал за ножом, протянул его Робену, а тот в свою очередь передал нож фехтовальщице.
— Ну, держи, крошка! — улыбнулся Красавчик. — Мы хоть посмеемся, а Проспер?
— Дурак, совсем дурак, — покосился Проспер. — Кто бабе в руки нож дает, и не затем, чтобы капусту порубить?
Фехтовальщица встала и метнула нож, как учил ее Гиборто. Кувыркаясь, он пролетел положенное расстояние и воткнулся в крашеное дерево косяка. Нарисованная пчела была поражена в голову. Кабак зашумел, но вместе с восхищением в нем послышался звук какого-то скрытого напряжения. Робен присвистнул, а Копень пригнулся, будто девушка метала нож в него.
— Дьявол, палка вам в задницу! — ругнулся Художник. — Когда мне дадут пожрать без помех?! Красавчик, паршивец, ты всегда все испортишь! А ты… — глянул на Женьку Проспер. — Ну-ка, сядь со мной, Дикая Пчелка.
Женька села.
— Ты кто? — спросил он.
— Прачка, — ответила девушка, наблюдая пугливую суету за столом своих подруг.
— А кто научил так с «перышком» управляться?
— Конюх один.
— Гиборто Широкий, что ль?
— Да, его звали Гиборто.
— Где ты с ним свиделась?
— На Марне. В охотничьем домике.
— Ишь ты, куда дернул! Робен, нужно проведать его, напомнить про должок.
— Зря скатаетесь, — усмехнулась Женька. — Его нет сейчас на Марне.
— Хм, не врешь?
— Проверьте.
— Ладно, Гиборто — дело понятное, а тебе-то зачем это все сдалось?
— Так, делать нечего было.
— Пошли с нами! — предложил Робен. — А то подохнешь в своей прачечной, как загнанная лошадь!