Легок на помине, на верхней площадке появился Жакерия. Он волок Маргариту за волосы и стащил в залу прямо по лестнице. Следом за ним острием кинжала подгонял любовника-епископа смеющийся Рони. Парочку нашли в постели, где они крепко спали после ночных трудов, поэтому оба были совершенно голые.
— Вот чертова девка! — восклицал Жакерия. — Совратила даже его священство! Давай двигай быстрей своими ходулями, богомерзкий блудник!
При виде епископа Женька слегка содрогнулась, — молодой, те же прозрачные глаза, светлые волосы…
— Вы… вы брат графа д, Ольсино, ваше священство? — спросила она, когда вся процессия остановилась посреди залы.
— Что?.. А…да, Камиль был моим братом, — подрагивая белым телом и прикрываясь рукой, ответил испуганный священник.
В отличие от него Маргарита, распластанная на залитом кровью полу, смотрела кругом с удивительным в ее положении гневом. Видимо, гордыня, воспитанная с детства, подавляла естественный в таком положении, ужас.
— Видали, как глазьями сверкает! — усмехнулся Жакерия. — Счас перестанет, шлюха позорная!
Он взмахнул секачом, но Женька остановила его и велела позвать Табуретку.
— На что? — не понял налетчик. — Кончать надо да разбегаться, пока не застукали!
— Погоди, я только спрошу.
— Пусть спросит, — поддержал фехтовальщицу Кристиан.
Все оторвались от дела и подошли ближе. Женька присела перед Маргаритой и посмотрела в ее искаженное лицо.
— Вы помните меня, госпожа де Рошаль?
— Я?.. Вас?..
— А тех детей, которых погубил ваш прошлый любовник? Он был братом этого священника. Вспомнили?
В глазах Маргариты мелькнула какая-то серая тень.
— Вы… а, это вы… Я говорила Камилю, что он напрасно не убил вас тогда.
— Он не убил меня, потому что я не упала в обморок, как вы, но теперь смотрю, вы стали покрепче.
— Вы… вы пришли мне мстить?
— Я пришла грабить ваш дом, а мстить… Где Табуретка?
К Женьке и Маргарите подошел Табуретка. Все молча смотрели на всех троих.
— Вам знаком этот мальчик, сударыня? — спросила фехтовальщица.
— Я не знаюсь с уличными уродами.
— И напрасно. Его имя, которое он получил в Приюте Подкидышей, Любен Апрельский. Во Дворе Чудес его называют Табуретка. Этот мальчик — ваш сын, так что урод — это вы, сударыня. Любен, а это твоя мать — Маргарита де Рошаль. Обними ее, если хочешь.
В глазах Маргариты мелькнули боль и ужас, потом отвращение и досада. Красивые губы ее скривились, будто она выпила горькую настойку.
Табуретка сначала замер, потом в его напряженном лице что-то подвинулось, он выхватил нож и со всей силы ударил Маргариту в голую грудь. Она вскрикнула, но не успела последняя предсмертная судорога покинуть ее искаженное лицо, как Жакерия подтянул свою добычу за волосы и одним взмахом секача отсек ей голову. Тела Маргариты и епископа повалились навзничь почти одновременно. Табуретка вскрикнул диким голосом и заплясал на скользком полу, а Жакерия быстро завернул голову в тряпье и, сунув в кожаный мешок, направился к выходу.
Кристиан взял оцепеневшую фехтовальщицу за руку и потащил во двор.
— Нужно уходить.
— Епископ тоже умер?
— Почем я знаю! Быстрей!
Проспер и Робен вынесли сундук. Награбленное добро стали спешно рассовывать по бочкам.
— А где Веселый Жан? — спросил Трюха.
Тут все заметили, что с ними давно нет их предводителя, и Проспер послал Шило поискать его в доме. Тот вернулся через минуту и сообщил, что Веселый Жан мертв и лежит в спальне наверху.
— Кто-то из дома прикончил, — предположил Проспер. — Надо быстрей уходить, а то этот «кто-то», наверняка, уже людей сюда ведет. Поедем дальней дорогой, а там рассыплемся, как замышляли.
Проспер взял на себя руководство вместо Веселого Жана. Сторонников Герцога было больше, поэтому, Рони хоть и нахмурился, но ничего против не сказал. Он поехал старшим воза Шила и Жан-Жака. Проспер взял под начало воз Трюхи и Табуретки. Туда же был положен раненый Жослен.
Жакерия, Кристиан и фехтовальщица возвращались в город отдельно от других. Земля была мерзлой, и возы шли быстро. Женька смотрела в спину Жакерии и снова чувствовала тошноту.
— Какой срок у тебя? — спросил Кристиан.
— Не помню. Кажется, третий месяц.
— Лицо у тебя плохое, потеряешь ребенка. Сивилла тоже говорит.
Женька действительно чувствовала себя очень плохо, и знахарка по ее приезду тотчас дала ей целебного пития и уложила на лежанку. К ней присел Табуретка. Кристиан отсутствовал, он был со всеми на дележе у Герцога. Мальчик сидел с девушкой, пока ей не стало лучше.
— Сивилла счас мамкину голову будет варить, — сказал он.
— Зачем?
— Герцог от «любовной болезни» лечится. Сивилла сказала, бабскую голову надо. Он ведь твою голову чуть не заказал. Я от Робена слыхал.
— У него что, здесь девок мало?
— Здоровую голову надо. Потом Сивилла ему сказала, что ты ребенка носишь, он и передумал.
Женька встала и вышла из дома, стараясь не думать о том, что будет делать знахарка с головой Маргариты. Она бродила по площади и слушала заунывные песни цыган, пока ее не нашел Жан-Жак и не позвал к Герцогу. У того сидели Проспер и Кристиан.
— Проспер считает, что Веселого Жана кто-то из дома подколол, — сразу начал о деле Герцог. — Говори открыто, они уже все знают.
— Это не из дома, это я.
— Как проверить?
— Это услышишь, когда дело начнут вести. Ведь у тебя есть свои люди в полиции?
— Может и есть. Что же они расскажут?
— Габриэль видела, как я Веселого Жана убила.
— Габриэль? Кто такая?
— Сестра Маргариты де Рошаль?
— Куда ж она после делась?
— Я ей сбежать помогла.
— Хм, супротив своих, значит, сработала?
— А кто бы тогда доказал, что я поручение твое выполнила?
— Хм, не глупо.
Герцог задумался и посмотрел на Проспера. Тот пожал плечами.
— Дело сделала, урона не было, ушли без помехи… Все чисто, Герцог.
— Что ж… когда узнаю все, тогда кликну, а сейчас иди. Тулузец, прогуляй ее, а то личина у нее, будто вот-вот кончится.
Кристиан повел фехтовальщицу в «Тихую заводь», где они пообедали. Клонило спать, но возвращаться к Сивилле Женька не хотела, — при воспоминании о манипуляциях старухи с человеческой головой девушку опять начинало тошнить. Они заночевали в «Красном чулке», а на квартиру вернулись только на следующий день. В доме ничем особенным не пахло, а высушенная и подкрашенная голова Маргариты де Рошаль стояла на одной из полок.
— Нутро я вынула для лечебного зелья, а остальное набальзамировала, — сказала, любуясь своей работой, знахарка.
— Зачем? — не в силах оторвать взгляда от белого вытянутого лица Маргариты, спросила фехтовальщица.
— Жакерия попросил, он мне хороших денег дал.
— А ему зачем?
— Тешится. Говорит, буду каждый день плевать в нее. Табуретке тоже, вон, нравится.
Женька слегка пошатнулась и оперлась на плечо Кристиана, но потом ее, как будто что-то отпустило, и ей опять стало все равно.
Вскоре, когда дело о налете на дом де Рошалей было открыто, Герцог вызвал к себе фехтовальщицу и выдал ей наградные. Это были деньги, алмазное колье, серьги и три перстня. Девушка разделила деньги на четыре части. Одну часть денег и колье она отнесла вдове Дервиля.
— На дорогу и на проживание вам хватит, — сказала она, — а когда будете вне Парижа, продадите колье.
— Так, может быть, продать его здесь?
— Здесь нельзя. Не спрашивайте только, почему, а просто собирайтесь и уезжайте.
Другую часть денег и алмазное кольцо фехтовальщица передала Форгерону, тоже посоветовав не продавать его в городе. Потом с помощью Ксавье Женька нашла Матье. Он был не столько испуган, сколько растерян от ее предложения увезти Шарлотту и начать где-нибудь свое дело. Видя его нерешительность и сомнения, Женька настаивать не стала, но все равно отдала ему его долю и сказала:
— В любом случае — это ваши деньги, Матье. Вы серьезно рисковали, когда помогали мне в «Божьей птичке», вы потеряли ее, поэтому сейчас поступайте с ними, как хотите.