Приехал посмотреть на казнь своей обидчицы и де Жуа. Он смотрел на помост, слушал, что ему говорит де Брюс и мрачно улыбался.
Фехтовальщица вышла из повозки, и ее освободили от кандалов. К ней подошел священник и протянул крест для поцелуя. «Похож на гарду шпаги», — подумала девушка. Она прикоснулась к кресту губами и взошла на помост, ни разу не споткнувшись.
Там ее уже ждал Клошен. Он стоял, опираясь на длинный, сверкающий на солнце, меч, однако взгляд фехтовальщицы притягивал не грозный блеск металла, а корзина, приготовленная для головы.
— Не бойтесь, госпожа, — тихо сказал за спиной палач. — Когда вы встанете на колени, поднимите подбородок и смотрите прямо. Голову не опускайте. Вы ровно ничего не почуете, я меч вчера долго точил.
Женька кивнула. Смотреть прямо и не опускать голову ее учить было не нужно.
В это время к королю поднялся Эжен. Он поклонился и сделал короткий доклад о произошедшем на выезде из Бастилии. Людовик выслушал его, усмехнулся, будто ожидал чего-то подобного, и махнул перчатками к началу.
Когда волнение, поднятое известиями нормандца, улеглось, на эшафот взошел судебный представитель. Он снова зачитал обвинения, предъявленные фехтовальщице и приговор.
Во время чтения Женька скользила взглядом по толпе. Внизу она увидала прачек. Амели и Бригитта плакали, Пакетта улыбалась. Чуть дальше стояли Матье и Шарлотта. Матье прижимал Шарлотту к себе, но в лице их было не счастье, а напряжение. «Наверно, из-за меня», — решила Женька. На нее с холодным удовлетворением смотрел Клеман, но за его спиной фехтовальщица заметила мужчину в черной, надвинутой на глаза, шляпе. По форме усов она узнала Проспера и слегка улыбнулась.
Когда судебный представитель закончил чтение, Женька посмотрела на короля. Оба молчали, не имея возможности разговаривать, так как Людовик сидел для этого довольно далеко, но все было понятно и так. Король и фехтовальщица не были врагами, поэтому во взглядах обоих не читалось ненависти, они были противниками. Король, как и Женька, был еще молод, воинственен и ценил хороший поединок. В его взгляде смешались сожаление и одновременно удовлетворение своей победой. Его фаворит теперь станет вдовцом и опять начнет всецело принадлежать только ему, герцог де Невер и общественность Парижа получат отступного, а он сам сможет спокойно воевать с протестантами, полагаясь на советы своего нового министра. Этот министр, видимо, во избежание усиления беспорядков, на казни не присутствовал.
— Сударыня, пора, — тронул девушку за плечо Клошен.
Женька опустилась на колени. Так полагалось, чтобы палач мог нанести точный удар. Как он велел, девушка приподняла подбородок. По затылку пробежали холодные мурашки, будто кто-то лизнул его сзади мокрым отвратительным языком… За спиной раздалось легкое шевеление, но фехтовальщице не нужно было смотреть назад, — она видела то, что там происходило в лицах, наблюдавших за ней, людей — они как-то сразу одинаково изменились, — Валери прижала ротик рукой, Генрих пошатнулся и схватился за столбик балдахина… Раздался легкий хруст, картинка перед глазами кувыркнулась и исчезла…
16 часть. Из другой жизни
Окно
Хотелось пить… Женька тяжело вздохнула и открыла глаза. Взгляд поймал какой-то пузырь, летающий в воздухе, а ухо уловило еле слышный шепот. Через несколько секунд пузырь сформировался в емкость, наполненную прозрачной жидкостью, а шепот превратился в обыкновенный шелест листвы, похожий на тот, который слышала фехтовальщица, когда проснулась на лесной поляне.
Девушка повернула голову. Было светло, и солнечные пятна льющегося из окна света соперничали своей теплой ясностью с изысканной фантасмагорией сюрреалистичных картин на стенах, по которым скользил ее расторможенный взгляд. «Это не ад, — подумала Женька и вновь посмотрела на емкость с прозрачной жидкостью, — но и не рай». Емкость оказалась частью капельницы, с которой посредством тонкой иглы, вколотой в вену на руке, была соединена фехтовальщица.
Девушка лежала в той самой комнате, где жила шесть дней до выхода в сюжет. Она была накрыта простыней, как в прозекторской. «Я мертва?.. Нет, я не мертва». Ныла шея, и было больно глотать.
Фехтовальщица медленно приподнялась, села и вытащила из вены иглу. Потом она обернулась простыней, поскольку из одежды на ней больше ничего не было, и направилась в ванную. Там девушка остановилась у зеркала и, взглянув в него, чуть не уронила простыню на пол. Немного выше основания ее шеи, будто запекшаяся пенка малинового варенья, тянулась розовая полоска… Женька осторожно тронула ее пальцами. «Я как та несчастная Брике из лаборатории Керна… Может быть, это не мое тело?»
Фехтовальщица спустила простыню и осмотрела себя более тщательно. Тело было ее. «Вот царапина на плече от выстрела охранника принца Вандома… вот рана на руке от дуэли с де Шале… вот след от его даги и отметина, которая осталась от последнего выстрела во время облавы…» Слегка закружилась голова… Женька открыла кран и наклонилась попить воды. По голым ступням потянуло сквознячком, но девушка не обратила на это внимания, а когда выпрямилась, слегка вздрогнула и прикрылась рукой. Из зеркала на нее смотрел профессор Монрей. Он стоял за ее голой спиной и улыбался.
— Я вижу, что вы уже пришли в себя, Женечка.
— Вы… вы что… пришили мне голову?
— Ну, я же хирург, девушка, и моя главная задача — вправлять людям мозги. А что вы так сердито смотрите? Любой бы на вашем месте мечтал проснуться так после свидания с королевским палачом! И что вы прикрываетесь? Или что-то поменялось с тех пор, как вы позировали Ласаре?
— Вы не художник.
— Обижаете, Женечка.
Женька махнула рукой, покачнулась и чуть не упала.
— Тише-тише, мадемуазель! — поддержал ее профессор. — Вам еще рано так махать руками.
Монрей подтянул простыню на плечи фехтовальщицы и, придерживая ее за талию, отвел в комнату.
— Принесите мне одежду, — попросила девушка.
— Нет-нет, отдохните еще пару часиков.
— Что в капельнице?
— Витамины.
— Казнь… была вчера?
— Неделю назад. Сейчас мы проводим вам курс восстанавливающей терапии.
— А какое сегодня число?
— По нашему календарю двадцать девятое июля.
Профессор помог Женьке лечь, и она, в самом деле, то ли уснула, то ли потеряла сознание. Ей снилось, что она парит над Парижем на летательном аппарате Грегуара, а горожане смотрят на нее снизу и крестятся. Сбоку подлетает Люссиль. Она в том же нарядном платье, в которое нарядил ее д’Ольсино, и берете с перышком. Девочка тянет фехтовальщицу за руку, пытаясь оторвать ее от поручня.
— Мадемуазель, вставайте, уже можно. Я принесла вам одежду.
— А?.. — фехтовальщица открыла глаза. — …Бригитта?
— Да, мадемуазель.
Рядом с кроватью стояла медсестра.
— Ты… А где Беранжера?
— Беранжера? Какая Беранжера? Вставайте. Месье Монрей уже ждет вас к завтраку. Ваша одежда на стуле. Вы сможете одеться сами?
— Смогу.
Медсестра ушла, а Женька встала. Голова больше не кружилась, но некоторая слабость еще чувствовалась. Теперь уже хотелось не пить, а есть. Одежда, которую ей принесли, наконец, была вполне цивилизованной и удобной, — обычные трусы, лифчик, джинсы и маечка, — все, как она носила раньше. Когда она оделась, в комнату зашел Франсуа Сельма и, невозмутимо поздоровавшись, будто они расстались только вчера, проводил в столовую. Профессор, ожидающий фехтовальщицу внизу, встретил ее все с той же приветливо-лукавой улыбкой.
— Превосходное утро, Женечка, — сказал он.
— Да, превосходное, — как эхо отозвалась односложной фразой девушка.
Она села за стол и сразу же принялась за еду. Делать это сейчас было проще, чем начать о чем-либо говорить. Кроме того, Женька по-настоящему проголодалась, и только боль в горле мешала ей заглатывать пищу целыми кусками.
— А что там за медсестра у вас, профессор? Это та самая Бригитта?