— Ты здесь надолго? — спросил Данкур.
— Еще не знаю… Монсо дает мне эпизод с какой-то Вирджини.
— А, с подружкой де Лафане! Превосходно! Тогда, если хочешь, приезжай в фехтовальный зал. Вот адрес, — Даниэль подал визитку, — Может быть, действительно будет что вспомнить.
Женька сунула визитку в карман и вернулась к профессору. Он уже ждал ее в машине.
— Ну что? — спросил Монрей.
— Даниэль предложил поехать в фехтовальный зал.
— Так-так, — усмехнулся профессор. — Только учтите, Женечка, что в этом сюжете я вам уже не помогу.
— Но и не помешаете.
— Не думаю, что в этом ваше преимущество.
— Я умру без поединков!
— Да, но теперь ничего нельзя будет поправить, если вы проиграете.
Дежавю
Утром профессор поехал по своим делам в Париж и взял Женьку с собой.
— По пути я отвезу вас в «Эдем», — сказал он.
— Куда?
— Это небольшое кафе у реки. Оно тоже принадлежит моему сыну. Я там обедаю, когда бываю в городе. Очень уютное кафе — отличное меню, живая музыка. Там вы увидитесь с Эдмоном. Он хочет открыть еще один ресторанчик в пригороде и приезжает в Париж, чтобы посмотреть оборудование для кухонь. Говорят, фирма «Форгерон» лидирует сейчас по этой части в Европе.
— «Форгерон»?
— Да. Грегуар — президент компании.
— Ну вот, начал с полета, а закончил кухнями.
— Без кухни не бывает и полета, Женечка.
В кафе по причине раннего часа было еще малолюдно, но, тем не менее, звучали звуки настоящего фортепьяно. Музыка показалась фехтовальщице знакомой, но где она ее слышала, девушка вспомнить не успела.
— О, Эдмон уже здесь, — сказал профессор, как только они зашли внутрь.
— Где?
— Вон за тем столиком у окна.
Женька повернула голову и остановилась… За столиком у окна сидел Генрих де Шале. Он был в очках, коротко подстрижен, одет в светлый костюм и читал какой-то журнал. Перед ним на прозрачной поверхности стола стояла чашка кофе.
— … Это же…
— Нет-нет, Женечка, это не фаворит короля, это мой сын Эдмон. Я всего лишь наделил его чертами образ Генриха де Шале. Идите, поговорите с ним.
— А вы?
— Я в Сорбонну. Встретимся вечером.
Монрей подтолкнул ошарашенную фехтовальщицу вперед, улыбнулся, словно чародей, и тихо вышел.
Женька постояла, приводя в порядок свое сердцебиение, а потом медленно подошла к столику Эдмона. Увидев ее, он тотчас отложил журнал, снял очки и встал.
— … Здравствуй… Здравствуйте, Жени, — улыбнулся тот, кто несколько дней назад прощался с ней в казематах Бастилии.
Впрочем, Женьке казалось, что это было вчера.
— Вы… ты… мы… — начала искать почву под ногами растерянная девушка.
— Может быть, сразу «ты»?
— Да, а…
Фехтовальщица совершенно смешалась, чувствуя то ли боль, то ли счастье, которое почему-то тоже было каким-то болезненным.
— Сядем, — предложил Эдмон.
Они сели. Лицо его выглядело спокойным, только внутри черных зрачков мерцало и вспыхивало что-то, как в тот раз, когда фехтовальщица впервые встретилась с ним в «Парнасе». «С ним?..» Женька мотнула головой, смущенно улыбнулась. «Разве возможно?..»
— Будешь кофе? — спросил Эдмон.
— Да… и покрепче.
Эдмон подозвал официантку.
— Слушаю, месье Монрей.
Женька подняла голову.
— Шарлотта?..
— Меня зовут Мишель, мадемуазель, — улыбнулась официантка с лицом Шарлотты.
— Да, простите… Я ошиблась.
Мишель приняла заказ и ушла. Эдмон накрыл своей рукой кисть фехтовальщицы и слегка сжал.
— Не пугайся, это все отец. Он набрал лиц для своего сюжета везде, где только возможно. Посмотри на пианиста.
Женька посмотрела в сторону фортепьяно. За клавишами сидел «король». Она негромко засмеялась и тут же вспомнила мелодию, которую слышала в балете «Твари».
Мишель принесла кофе. Фехтовальщица сделала несколько, обжигающих нёбо, глотков, и ей стало немного легче.
— Сейчас прогуляемся по городу, и ты еще кое-кого встретишь, — пообещал Монрей-младший. — Хочешь?
— Хочу.
Женька смотрела на Эдмона, продолжая немного теряться, а он поддерживал ее пожатием пальцев и понимающе улыбался. Сын профессора оказался немного старше маркиза де Шале. Ему было двадцать восемь лет, но выглядел он так же свежо и был одет так же продуманно, как и тот. Он продолжал улыбаться, и девушка чувствовала, как покалывает кисть руки, которую мягко сжимали его удлиненные пальцы и, которую он не отпускал даже тогда, когда она пила кофе.
После кафе Эдмон повез ее в один из престижных магазинов. У него была машина — великолепный серебристый «Рено», за рулем которого сидел не кто иной, как «Робен».
— Не беспокойся, это только внешность, — сказал Монрей. — В остальном у моего водителя нет больше ничего от того бандита, а зовут его не Робен, а Робер. Он хороший парень.
— А зачем нам в магазин?
— У тебя, наверное, нет приличной одежды. Отец, как и ты, мало занимается собой, поэтому вряд ли позаботился о твоем гардеробе, как должно.
— Мне немного надо.
— Я знаю.
В магазине фехтовальщицу ждал очередной сюрприз. Секцией женской одежды руководил Клеман, то есть, конечно, не сам Клеман Мишо, а его прообраз, причем такой реальный, что девушка не отказала себе в удовольствии как следует покапризничать. Клеману помогали две верткие помощницы в фирменных платьях — «Пакетта» и «Лизи», так что и здесь Женька не стеснялась и замотала обоих «до смерти». Девушки совершенно сбились с ног, подбирая платья для спутницы месье Монрея. Вскоре от обилия вещей самой фехтовальщице стало плохо, и она попросилась на свежий воздух. Эдмон отправил машину с покупками на виллу отца, а сам повел девушку по городу.
— Хочешь, прокатимся по реке? — предложил он.
Женька, конечно, согласилась, и следующим знакомым лицом было лицо водителя речного трамвайчика.
— Де Гран? — улыбнулась она.
— Он давно водит эту посудину, — сказал Эдмон. — Я еще в детстве катался здесь с отцом.
Они взошли на борт и поплыли по реке, как обычные туристы. С рекламных щитов, развешанных на мостах, улыбалась глянцевая Виолетта.
— Модель, — кивнул на нее Эдмон, — Лицо фирмы «Де Флер». Парфюмерии, косметика.
— Вы знакомы?
— Да.
— Близко?
— Все когда-нибудь мечтают о моделях.
— А Катрин, Элоиза?
— Это, на самом деле, мои сестры, но двоюродные. Они будут у нас сегодня.
— А Элоиза… Это правда, что ты играл с ней в карты на раздевание?
— Да.
Что было дальше, Женька, как и в первый раз, спрашивать не стала.
Трамвайчик прошел мимо острова, на котором возвышалась громада Собора Парижской Богоматери. С левой стороны, щедро залитый июльским солнцем, приветливо сверкал окошками Лувр.
Прокатившись по реке, Эдмон и Женька вышли на берег и неторопливо побрели дальше, листая улицы, словно страницы старого дневника. В Лувре они нашли приемную короля, в которой Жанне де Бежар предъявили обвинение в убийстве д’Ольсино, потом зал, где в сюжете шел балет «Твари». Лувр давно уже не был королевским дворцом, но это не мешало Женьке чувствовать за рамами его картин совершенно реальную жизнь их персонажей.
Эдмон предложил съездить в Булонский лес. Павильона де Жанси там, конечно, не было, но его с успехом заменило летнее кафе, где уставшая пара отдохнула и слегка перекусила морскими деликатесами.
Женька попросила Эдмона рассказать о себе, что он сделал без особых усилий, а даже с готовностью, будто давно ждал подобного слушателя.
Жизнь его, как и у фаворита короля, была, на первый взгляд, вполне благополучной — обеспеченный дом, забота отца и деда, лучший колледж, университет, теперь надежное дело, доставшееся в наследство. Он так же, как и де Шале, не был примерным мальчиком, конфликтовал с отцом, а его бурное студенчество не раз приводило в бешенство деда. С уехавшей в Америку матерью он так и не виделся, узнавая о ее успехах по журналам или телерепортажам. Об этом Эдмон говорил с иронической усмешкой и считал своей настоящей матерью няньку Луизу Лувье, которую ему в детстве взял отец и, которая впоследствии согревала жизнь не только сыну.