— Твой отец с ней встречался?
— Да. Это она была в сюжете матушкой Генриха де Шале.
— Почему же они не поженились?
— Боялся повторить прошлый опыт. Ему с детства не очень везло с «домашним очагом». Его мать, то есть, моя бабка не занималась домом. Все какая-то деятельность, комитеты, митинги. Она даже чуть коммунисткой не стала. Луиза тоже одно время бегала на ее собрания.
— А ты совсем не хочешь увидеться со своей матерью?
— Зачем? Она чуть не убила меня ради своих шоу, а потом, когда отец помешал ей сделать аборт, бросила. Как я могу хотеть видеться с такой матерью?
Глаза Эдмона сверкнули нехорошим огоньком, и он отвернулся. В разговоре образовалась довольно неприятная пауза и, чтобы ее не затягивать, Женька попыталась перевести разговор на другое, забыв, что это другое тоже не может быть приятной темой для ее собеседника.
— Я говорила вчера с Даниэлем, — сказала она.
— Данкур?
— Да. Твой отец предложил мне съездить на съемку «Фаворита».
— Опять он… — с досадой поморщился Эдмон. — Сочинитель!..
— Монсо дал мне эпизод.
— Даже не думай!
— Как не думать? В понедельник в два я должна быть на съемочной площадке.
— В понедельник выставка. Я заключаю договора и хотел бы, чтобы ты поехала со мной. Не думаю, что Данкур расстроится. Он не знает тебя так, как я.
— Эдмон…
— Что? — повернул к девушке напряженное отчего-то лицо молодой Монрей.
— … Хорошо, я поеду с тобой, — сказала фехтовальщица.
Из Булонского леса Эдмон повез девушку к своей тетке Сабрине. После смерти мужа она была владелицей художественной галереи. Сабрина представляла собой ту ветвь семьи Монреев, которая некогда оказалась под влиянием русской бабушки-эмигрантки Юлии, о которой упоминал профессор. С той поры младшие с ее легкой руки часто увлекались разного рода искусствами.
В галерею Эдмон заехал не только затем, чтобы показать Женьке полотна Ласаре, но и чтобы встретиться там с архитектором, которому были заказаны эскизы будущего ресторанчика. Архитектором оказалась женщина. Она была знакомой Сабрины и прообразом герцогини де Шальон. Эдмон заново познакомил с ней фехтовальщицу, а потом они все вместе посмотрели эскизы.
Ресторанчик был задуман, как небольшой замок в стиле барокко, и у фехтовальщицы опять чувствительно закололо в области поврежденной шеи.
— Это же… павильон де Жанси, — сказала она.
— Какой павильон? — не поняла Франсуаз.
— Жени видела нечто подобное в одной книге, — ответил Эдмон. — По-моему, получилось неплохо! Оставьте все, как есть, Франсуаз! Мы так и назовем его — «Дежанси». Ты не возражаешь? — посмотрел на Женьку Монрей.
Та, конечно, не возражала. Закончив дело с эскизами, Монрей вызвал такси и повез фехтовальщицу на виллу отца. В дорогу он купил несколько журналов о спорте, чтобы полистать их по пути. В свободное время, как это было принято у многих современных предпринимателей, он посещал спортклуб, где играл в теннис, плавал и занимался фехтованием.
— Когда-то чуть спортсменом не стал, — признался он, — да дед заставил дело изучать.
— Почему же ты не отказался?
— Это было после случая в ресторанчике «Ладья». Веселились мы по поводу одной крупной победы, а там драка, малолетки… Кого-то избили. Я был вдрызг пьян и плохо помню… Мне грозило два года тюрьмы. Дед пообещал, что поможет, если я брошу спорт и займусь ресторанным бизнесом.
Тем не менее, оставив спорт, как карьеру, Эдмон продолжал следить за ним и знал его достаточно хорошо. Он болел за отечественную футбольную команду, наблюдал за теннисными турнирами и положением на фехтовальных дорожках. Слушая его, Женька вместе с ним листала журналы и вдруг, раскрыв одну из страниц, замерла, — на нее насмешливо смотрели глаза де Зенкура. Он был в мотоциклетном шлеме, комбинезоне и с кубком в руках.
— Альбер Ренуа, мотогонщик, — сказал Эдмон.
— А… а де Вернан?
— Андре — его друг. Он разбился в прошлом году.
На других страницах девушка обнаружила «де Бра» и «де Жери». Они тоже были мотогонщиками. Остальные «фехтовальщики» посещали тот же спортивный клуб, что и Эдмон.
— А Кристиан? Этьен сказал, что его брат не участвовал в сюжете.
— Сам не участвовал. Он юрист и помогал отцу решать некоторые вопросы, связанные с твоим делом.
— Он не знал о сюжете?
— Знал. С тех пор, как Этьен подписался в проект «Арно Волк», Кристиан в курсе замыслов отца. За свою помощь он попросил его включить в твой сюжет его образ и сам выбрал себе героя.
— Он хотел быть разбойником?
— Когда целый день ходишь в строгом костюме и улыбаешься тем, кому вовсе не хочется улыбаться, всегда возникает желание стать разбойником.
— А Этьен?
— Этьен с детства был любителем экстрима.
По возвращении на виллу Эдмон попросил фехтовальщицу надеть одно из платьев, которые он ей купил. Платье было неброским, но изысканным, из тех, что не стесняют движений и выгодно подчеркивают фигуру. Потом они вышли на террасу, сели на скамью и принялись изучать проспекты по дизайну ресторанного интерьера.
Будущее «Дежанси», в целом, занимало фехтовальщицу, но она все чаще смотрела не на красочные фотографии, а на лицо того, кто их показывал. Девушка еще как будто не верила, что оно так близко, и она может спокойно дотронуться до него рукой.
— Эдмон… а ты знаешь меня только по сюжету? — отложив проспект, спросила Женька.
— Не только… Я увидел тебя сначала в журнале. Так, листал как обычно после работы и тут вдруг твое лицо, глаза, мокрые волосы, рапира… Я позвонил отцу. Он уже работал над сюжетом и искал героиню. Потом я был на ваших соревнованиях. Отец приглашал тебя в гости, но ты не поехала, тогда он и придумал все это. Отец мастер придумывать.
— Да, мастер… Что там? — прислушалась к звукам в доме фехтовальщица.
— Там готовится ужин. У нас сегодня помолвка. Ты… не передумала?
— Как я могу передумать? Я заключила договор.
— Тебя держит только договор?
— … Не только.
Лицо рядом стало еще ближе, в глазах сгустились лиловые сумерки… Губы осторожно соприкоснулись, будто пробовали на вкус новую реальность, потом освоились, как прежде, вовлекая в свой жгучий чувственный эксперимент беспокойные души и возвращая их к тому творческому поиску, который был оставлен ради поединка. В глаза вспыхнуло какое-то короткое свечение.
— Да здесь уже все свершилось, господа! — засмеялся профессор Монрей, блеснув вспышкой фотоаппарата. — Теперь, Женечка, вы не отвертитесь! А вот и свидетели! Феликс, Сабрина, проходите!
— Ну, где тут эта русская невеста нашего Эдмона?
На террасу вышел грузный мужчина с лицом батюшки Генриха де Шале. Это был старший брат профессора Феликс. За ним на террасу потянулись другие гости из родственников и знакомых Монрея. И хотя Женька знакомилась со всеми заново, лица их были ей давно знакомы. За Феликсом профессор представил девушку его взрослым детям — Ришару Монрею — «Серсо», Люису «де Ларме», Элоизе и Катрин. Супругой Ришара оказалась Клементина. С ними пришли их дети Жан-Жак и Люссиль. Цезарь и Валери приходились внуками Сабрины и детьми ее дочери Ажелины, которая, в свою очередь, была супругой Алена Франкона, давнего друга Эдмона.
Тут же присутствовали братья Савали Этьен и Кристиан, и Женька долго не могла оторвать взгляд от респектабельного «Тулузца». Одетый в дорогой эксклюзивный костюм, безупречно выбритый и причесанный, он очень отдаленно напоминал сурового поножовщика со Двора Чудес.
— С возвращением, Дикая Пчелка, — улыбнулся он.
— И вас тоже.
— С каких это пор мы стали на «вы»?
Улыбка у Кристиана была мягкой, но Женька, тем не менее, сильно смутилась, глядя в его смоляные зрачки.
Сначала этот водоворот знакомых лиц казался наваждением, но вскоре фехтовальщица освоилась. Никто из присутствующих, кроме Савалей, Ришара-«Серсо» и Дюпре-«Лабрю» о сюжете не знал, поэтому девушку Эдмона принимали только, как его русскую невесту, часто вспоминая при этом бабушку-эмигрантку.