— Сестренка?
— Ага. Люссиль, Люлька, то бишь.
— А больше никого нет?
— Нее.
— Ну, тогда зови.
Мальчик высунулся в окно и тихо свистнул, после чего на подоконник сползло еще одно, благоухающее совсем не парфюмом, уличное существо. Дети спускались по веревке, которая уходила куда-то за край крыши и, как признался Жан-Жак, была привязана к трубе.
— А чего ж вы по веревке-то? — спросила девушка.
— Дверями нас не пустят.
— Как ты нашел мое окно?
— Толстый указал, — пояснил Жан-Жак.
— Какой толстый?
— А этот, дурка, который тута горшки выливает.
— А, Луи-Жан?
— Вели его заколоть, — сверкнула глазками девочка. — Он продажный.
— Он глупый.
— Потому и заколи! Наши этого глупого дурку давно б приговорили!
— Какие ваши?
— Замолкни! — ткнул девочку в бок Жан-Жак. — Тебя тожа приговорят, мельница!
— Это ты заткнись, куриный зад!
Дети начали было потасовку, но за дверью вдруг раздались шаги, и оба со стремительностью лесных зверьков нырнули под стол. В комнату вошла Шарлотта. Она принесла ужин, и сообщила, что госпожу де Бежар просит о встрече некий граф по имени Мануэль де Жуа.
— Он сказал, что видел вас вчера, восхищен и желает познакомиться.
— Это не тот, который в был в маске?
— Не, этот крупный, как бычок и глаза у него тоже воловьи.
— Скажи, что я не выйду.
— Он не отстанет, госпожа.
— Тогда скажи, что я заболела.
— Хорошо, попробую. А что у вас окно открыто?
— Это я открыла. Здесь воздух тяжелый.
— Да, это верно, — кивнула Шарлотта и втянула ноздрями воздух. — Сейчас пришлю Луи вынести горшок.
Шарлотта ушла, и дети осторожно вылезли из-под стола. От них, в самом деле, разило помойкой, то есть, тем стойким запахом их жизни, среди которого они выросли и которого не замечали. Женька, конечно, догадалась, что Жан-Жак и Люссиль не простые нищие, но не отшатывалась, а даже предложила им поесть и осторожно, чтобы не спугнуть, принялась расспрашивать об их уличной жизни.
Оба они оказались детьми какой-то ушлой воровки, которую год назад повесили на Гревской площади. Привыкшие к насилию и грязи в своей дикой жизни, они говорили о смерти матери спокойно и сожалели только о том, что после этого ее брат Робен по прозвищу Красавчик, так распустился, что по каждому поводу задавал племянникам трепку и отнимал все деньги, которые они зарабатывали на улице. Кто был их отцом, дети точно не знали. Жан-Жак говорил, что это мог быть только знаменитый Арно Волк, с которым мать пошла в налет.
— Он, он! — решительно утверждал мальчик, для которого жизнь парижского бандита, видимо, была пределом мужской доблести. — Я видел, как он валял ее на лежанке!
— А я видела ее с Герцогом! Он самый главный при Дворе! — возражала девочка, уверенная, что титул, даже в воровском королевстве играет более важную роль, чем доблесть какого-то грубого налетчика.
— Молчать! Арно, я сказал! — злился Жан-Жак и дал сестре пинка. — Это ты от Герцога, шлюха! А я от Арно, говорю!
Люссиль от пинка свалилась на пол. Жан-Жак захохотал. Девочка вскочила и дала ему оплеуху. Мальчик схватил ее за волосы, а Люссиль вцепилась ему в горло. Женька еле их растащила и заставила вновь вернуться к мирной беседе. В ней продолжало упоминаться слово «Двор», но девушка уже догадалась, что речь шла не о Лувре, а о Дворе Чудес. Это живописное, но опасное обиталище парижского криминала было ей теоретически знакомо — фехтовальщица принадлежала к числу тех, кто еще читает книги.
— Только смотри, помалкивай, — почему-то оглянувшись, предупредил мальчик.
Женька и сама не планировала афишировать свое знакомство с детьми повешенной воровки. Она не стеснялась подобного знакомства, но хорошо понимала, что интерес ее к этой уродливой стороне человеческой жизни мало кто поймет даже здесь.
— О! — вдруг округлила глазки Люссиль и показала пальчиком в сторону открытого окна.
Фехтовальщица оглянулась. В черном проеме сверкнул шелковый свет, в комнату сунулась копна разноцветных перьев на широкополой шляпе, потом нога в сапоге и, если бы не концы приставленной снаружи лестницы, торчащие над подоконником, можно было подумать, что ночной гость вошел прямо из сгустившейся над городом тьмы.
— Вы кто? — встала и повернулась к незнакомцу девушка.
— Граф Мануэль де Жуа, милашка!
Граф снял шляпу, небрежно помахал ею в знак приветствия и отбросил на кровать.
— Мне сказали, что вы больны! Лживая служанка! В следующий раз вырву ей язык!
— Чего вы хотите, сударь?
— Как чего? Тебя, милашка! Ишь, какая свеженькая! Иди ко мне, и я подарю тебе счастье! На графа де Жуа еще никто не жаловался, даже сама королева! — хохотнул он, снимая за шляпой и перчатки. — Иди, иди! Тебе сегодня повезло, красотка!
За перчатками на кровать полетели плащ, дага и шпага. Граф явно был настроен решительно и, хотя сильно шатался, упорно пытался справиться с застежкой на штанах.
— Выйдите вон, сударь! Вы пьяны! — попробовала разрешить ситуацию мирно фехтовальщица.
— Пьян?.. Да, я пьян! А кто не станет пьян, увидев такую милашку?
— Он тебя завалит, добрая госпожа, — серьезно предупредил девушку Жан-Жак. — Беги!
— А это что за голытьба у тебя? — оглянулся де Жуа. — Тоже даешь благотворительные обеды городским нищим? Вели им уйти. Хотя, впрочем, мне все равно.
Граф бросил теребить пуговицы застежки и, как разбуженный зимой медведь, пошел на фехтовальщицу. Девушка могла бы выбежать из комнаты, но вместо благоразумного отступления она вдруг подпрыгнула, словно Джеки Чан, и под восхищенные возгласы детей толкнула назойливого кавалера ногой в грудь. Де Жуа отлетел к окну, но тут же с руганью вскочил и предпринял новую атаку. Теперь он был хитрей, и во время нового наскока несговорчивой девушки перехватил ее ногу, дернул на себя и, опрокинув Женьку на пол, стал с победоносным ревом лезть к ней под платье. Весовые категории были неравны, и фехтовальщица беспомощно барахталась под тяжелым телом, словно придавленная забором курица.
— Глянь, Муха, кошель, — сквозь рычание над собой услышала девушка.
— Срывай! — отозвался мальчик и прыгнул на де Жуа сверху.
Люссиль вытащила из ножен графа дагу и попыталась срезать шнур. В намерении стряхнуть с себя мальчика и спасти свое имущество вельможа приподнялся. Это дало фехтовальщице свободу — она выхватила из рук девочки кинжал и его рукоятью стукнула де Жуа по голове. Одного удара оказалось достаточно — не слишком тонко устроенные мозги графа перетряхнуло, и он успокоился.
— … Добрая госпожа, да ты не шутишь… — осторожно наклонился над поверженным телом Жан-Жак.
— Ты его убила? — восхитилась Люссиль.
Фехтовальщица выбралась из-под тяжелого тела, перевернула безмолвного дворянина на спину и приложила ухо к упакованной в дорогой шелк, груди.
— Живой, — сказала она. — Такие не дохнут.
Женька отбросила нож, выскочила на лестницу, нашла взглядом Шарлотту и махнула ей рукой. Увидев госпожу де Бежар в порванном платье, Шарлотта тотчас оставила разговор с постояльцем и поднялась наверх.
— Что случилось? На вас напали?
— Тихо! Все уже кончилось, надо только вывалить его оттуда, пока он не очнулся! Идем!
— Кого вывалить?
— Графа де Жуа!
— Он у вас?!
— Да, он залез через окно! Я стукнула его по голове, и теперь он валяется на полу!
— Вы его убили?!
— Живой. Просто отключился.
— Как вы сказали?
— Неважно. Быстрей!
— Вот напасть-то! — всплеснула руками Шарлотта.
Девушки вбежали в комнату и потащили тело де Жуа к окну. Дети с большим интересом наблюдали за происходящим из-за кровати.
Вдруг в темноте за окном кто-то негромко свистнул и спросил:
— Мануэль, вы что-то долго возитесь! Мы устали ждать.
— И не забудьте отрезать у девушки мочку уха, иначе наше пари будет считаться не действительным! — добавил кто-то еще.
Женька замерла, чувствуя, как похолодели пальцы.
— Надо кликнуть Луи-Жана или за стражниками послать! — вскочила Шарлотта.