— Что Цезарь?
Женька совершенно забыла о зашитом корсаже. Она не хотела упоминать об эпизоде на верхнем этаже Булонже, но придумать ничего не успела, поэтому вынуждена была договорить.
— Это Цезарь зашил мне платье.
— Зачем?
— У меня были разрезаны шнуры.
— Шнуры?.. Вот как?
Герцогиня усмехнулась и даже переменила позу в кресле, где устроилась сразу по приезде.
— Да… Нужно было остановить кровь, — призналась Женька. — Де Шале сказал, что нельзя медлить.
— Кровь?.. Де Шале?.. Мари, разрежь нитки.
Служанка стала пороть швы, а герцогиня смотрела на все это не столько с интересом, сколько с каким-то скрытым весельем.
— Еще у меня нет чулок, — продолжала признания фехтовальщица.
— Чулок?
— Я проиграла их в той партии… Помните, на ларе?
— Да-да, это было забавно. Обычно наши дамы теряют чулки в других играх. Ничего, Мари-Анн подберет вам новые.
— Спасибо. А шнуры?
— И шнуры. Не беспокойтесь.
Когда корсет ослаб, выпал платок, которым была прикрыта ранка. Мари-Анн подняла его и положила на стол. В пятнах засохшей крови обозначился вензель дома де Шале.
Франсуаз взглянула на вензель, потом на фехтовальщицу.
— А теперь расскажите, как все это было на самом деле, девушка, или я дам вам неверный совет, — потребовала она.
Женька вздохнула.
— Это де Шале ранил меня дагой… Хотел отомстить за случай в «Парнасе». Он бросил в меня косточкой, я в него, попала ему в лоб, он разозлился, укусил меня за шею… Ну, я и царапнула его шпагой.
— Шпагой? У вас было оружие?
— Там один мушкетер спал за столом.
— Да, занятные у вас отношения. Сдается мне, что это вы не на шутку «укусили» нашего известного шутника, а не он вас. Однако, как и прежде, советую не связываться с Генрихом де Шале, Жанна.
— Я не связываюсь, мне просто весело.
— Ему тоже. Это и пугает.
— Кого?
— Виолетту или короля, например. Оставьте де Шале, не это сейчас для вас главное.
— А что?
— Принцесса Генриетта скоро выйдет замуж и уедет в Англию. Вы понравились ей, и она предлагает вам место фрейлины в своем штате.
— Фрейлины?
— Не надо морщиться. В будущем вы вполне можете рассчитывать на должность старшей дамы. Его величество одобрил ее выбор.
— Как это одобрил?.. Король предложил мне другое.
— … Другое? Что же?
— Он предложил мне выйти замуж за Люсьена де Бона.
Герцогиня усмехнулась.
— Это не другое. Его величество на днях поговаривал, что де Бону предстоит какая-то дипломатическая миссия и, кажется, в Англию.
«Мне предлагают быть шпионкой в Англии — поняла фехтовальщица. — Или там надо кого-то ликвидировать?.. Как «кого-то»? Бэкингема! Он же поддерживает протестантов в Ла-Рошели. Вот будет весело».
— Что же вы ответили королю, Жанна? — спросила герцогиня.
— Мне дали подумать.
— Долго?
— Сутки.
— Хм, сутки… А если вы откажетесь?
— Меня арестуют за ухо де Жуа.
— Так-так… Король хочет отдалить вас от своего фаворита и предлагает вам отступные.
— Да, предлагает.
«Франсуаз не знает о настоящем предложении короля. Может быть, сказать ей?». Но Женька ничего не сказала и, оправдывая сама перед собой свое молчание, мысленно сослалась на предупреждение Людовика. Об истинных причинах этого молчания она думать не хотела, предпочитая считать их провокацией, помещенной кем-то в ее благородную душу.
— Что у вас со средствами, сударыня? — спросила Франсуаз. — У вас еще есть деньги?
— Я проиграла последние Генриху де Шале, ваша светлость.
— Вот-вот, о чем я и предупреждала вас, Жанна. У вас остались какие-нибудь долги?
— Да, за гостиницу и охрану.
— Ну, это ерунда, я вас выручу, а в дальнейшем… в дальнейшем перед вами сейчас только три пути, — продолжала Франсуаз, — первый — уехать из Франции с обеспеченным молодым мужем, второй — быть публично выпоротой на площади, и третий — вести незаконное существование с неопределенным исходом.
— Выбор небольшой.
— Но разнообразный, так что постарайтесь не ошибиться, сударыня.
Однако не ошибиться в ее семнадцать лет Женьке было, конечно, трудно. Герцогиня сказала верно — основных дороги было три. Все они были со своими ухабами и рытвинами, а главное, ни одна из них не приводила к победе в поединке с Монреем. Кое-какую надежду на успех давало только «незаконное существование с неопределенным исходом». В нем чувствовалось больше свободы, но для подобного существования нужны были деньги или хотя бы чья-то поддержка. И тут фехтовальщица вспомнила о патенте. «Его можно продать. У меня будут деньги, я пошью мужской костюм и буду заниматься у де Санда! Да, это выход! Выход!.. Выход куда?.. Ничего! Главное, ввязаться в бой, а там посмотрим!.. А если Генрих не достанет патент? И потом, я же просила патент для Шарлотты…»
Эти мысли продолжали мучить Женьку и перед сном. Ей стало душно. Она встала и открыла окно. Ночная свежесть остужала слишком горячий мыслительный процесс и привносила некоторое успокоение. «Может быть, мне пустить патент в дело? — продолжала думать фехтовальщица. — Дело, конечно, надежней, но заморочней. Так я не выберусь из этого сюжета и через пять лет… И еще деньги… Патент — это не все, в любом случае нужны деньги».
Вдруг Женьке послышалось, что кто-то вскрикнул. За оградой парка заржала лошадь и раздались какие-то приглушенные звуки, будто кого-то, то ли били, то ли тащили куда-то. Через несколько секунд все стихло, звуки и голоса растворились в ночной тишине.
Фехтовальщица высунулась в окно по пояс, вытянула шею и постаралась высмотреть, что происходит в темноте. Послышался звук, похожий на еле слышный стон. Девушка накинула халат и побежала к герцогине. Та уже легла, но, узнав, в чем дело, тотчас послала за ворота парка Жикарда и двух конюхов, с которыми тот ночевал в одной комнате. Тревоги фехтовальщицы оказались не напрасными, и через несколько минут слуги занесли в дом раненого человека.
— Подколол кто-то, ваша светлость, — сказал Жикард.
— Жив? — спросила герцогиня.
— Жив. Перевязать надо. Я тут плащом пока зажал.
Зажгли свечи, побежали служанки с водой, и особняк принцессы снова пришел в движение.
— Как, однако, оказался мудр ваш дядюшка, отказав вам в крыше над головой, — глянув на фехтовальщицу, усмехнулась Франсуаз.
Раненого положили на ларь в нижней зале и принялись раздевать, чтобы перевязать ему рану. Герцогиня лично руководила действиями слуг, распоряжаясь деловито и решительно, как в полевом лазарете.
— Подержите ему голову, Мари-Анн, и уберите руку от раны… Что? Ссадина на затылке? Этим займемся позже. Возьмите его дагу, Жикард и разрежьте рубаху… Вода и перевязочная ткань готовы?.. Жанна, что с вами? Вам нехорошо? Не думала, что вы испугаетесь крови.
— Нет, я не испугалась, я просто… Я узнала… Он дежурил сегодня в Булонже.
Женька действительно узнала того самого сурового мушкетера из бригады де Горна, который весьма скептически отнесся к «шраму» на ее платье и чья холодная отстраненность мешала ей пообщаться с де Ларме. Сейчас он был в другом костюме и в простом темном плаще.
Вдруг на пол из-под распоротой рубахи что-то упало.
— Что там? Платок? — спросила герцогиня.
— Это… какая-то записка, ваша светлость, — подняла с пола сложенный листок бумаги Мари-Анн.
— Хорошо, не отвлекайтесь, перевязывайте. Базель, посвети.
Базель наклонил свечу. Франсуаз прочитала записку, слегка повела бровью и сожгла листок в пламени свечи.
— Что там? — спросила фехтовальщица.
— Так, дела любовные. Мы не будем сюда вмешиваться, сейчас главное — помочь этому несчастному.
— А он не умер? Он не шевелится.
— Это от удара, — сказал Жикард. — Ножевая рана как будто не смертельна.
Герцогиня продолжала держаться спокойно, и только по легкому румянцу, выступившему на ее матовых скулах, Женька определила, что она тоже взволнована.
— Может быть, надо поискать лекаря? — спросила фехтовальщица. — Я тут видела одного. Он квартирует… э…э… да, в «Привале странников»!