После небольшого перерыва Женька вместе с профессором выезжала на конные прогулки, а в шесть вечера бежала в спортивный зал, где с ней занимался грозный Лепа, приглашенный дать ей несколько специальных уроков по фехтованию. Профессор допустил это в программе подготовки только благодаря господину Галиотти, который научил Жанну де Бежар владению шпагой за стеной старой часовни.
Лепа преподавал фехтование в клубе исторической реконструкции и знал все тонкости боев на холодном оружии в совершенстве. К спортивной выучке в фехтовании он относился с некоторым снисхождением, киношные бои называл балетом и сожалел, что время настоящих поединков прошло. Лепа учил работать не только шпагой, но и дагой — кинжалом для левой руки, который в начале XVII века все еще оставался в ходу. Для этого приходилось менять положение корпуса, к чему фехтовальщица привыкла не сразу. Потом Лепа показал, как защищать левую руку, заворачивая ее в плащ.
После фехтования Женька принимала душ и шла на ужин. За ужином профессор расспрашивал фехтовальщицу об успехах и попутно беседовал с ней о политике Людовика Тринадцатого Справедливого, поэзии, идеях религиозных лидеров и философов. Чтобы дать девушке дополнительную практику, общение происходило на французском языке. Зачастую беседы продолжались и после ужина. Монрей сидел в кресле, поглаживая Катарину, устроившуюся у него на коленях, или прохаживался с ней по комнате.
— Произношение у вас сносное, — сказал фехтовальщице Монрей, — а насчет новых слов не беспокойтесь, Окно само подправит ваши ошибки и расширит лексикон. В этом оно обладает неограниченными возможностями и если понадобится, может сгладить все языковые барьеры. Вы даже не поймете, что говорите на другом языке.
В десять Сельма провожал девушку в комнату. Утомленная насыщенным днем, она засыпала мгновенно. Ее больше не тревожили видеокамеры.
На шестой день приехал нотариус. Был составлен и заверен договор, о котором говорил профессор, но поскольку одна из сторон договора еще не достигла восемнадцати лет, следом была составлена еще одна бумага, по которой договор вступал в силу только по достижении девушкой необходимого возраста.
— У меня есть сведения, что вас уже ищут, — после того, как нотариус уехал, сказал Монрей фехтовальщице.
— А нотариус? Он не проговорится? — спросила девушка.
— Это мой родственник со стороны жены. Он уже работал с подобными договорами.
— Жена? А где она?
— Уехала в Америку. У нее сейчас свое шоу на Бродвее. Мы разведены и не общаемся, — нехотя пояснил профессор и перевел разговор в русло своего проекта. — Идемте к карте. Я покажу вам ваш путь от Беарна до Этампа, возле которого вас ограбили.
Ужин этого дня был последним перед выходом Женьки в сюжет. Профессор больше не говорил о политике и искусствах, он молчал и только иногда улыбался, глядя на свою жующую героиню. Возле стола бродила Катарина и иногда терлась о ноги то одного, то другого участника необыкновенной сделки.
«Что же будет завтра?» — думала в это время фехтовальщица, и смутное щекочущее волнение бесшумной летучей мышью проносилось рядом.
— Завтра будет август 1624 года, — будто услышав ее, сказал Монрей.
— Да, я помню, — кивнула девушка. — А почему август?
— Потому что к столу подают свежие яблоки.
— Ага, — улыбнулась фехтовальщица, отпивая из стакана свежевыжатый яблочный сок. — Вы хотите сказать, что я пью сок яблок из вашего сюжета?
— Конечно. Я сам всегда пью сок фруктов из своих сюжетов. Вы же знаете, что в яблоках из супермаркета нет ничего полезного.
— Значит, завтра я должна буду оказаться в лесу возле Этампа?
— Да.
— А почему не сразу в Париже? Ведь вы можете это сделать?
— Могу, но даже для вас это будет слишком сильно. Я должен дать вам время на то, чтобы привыкнуть новым условиям и осмотреться.
— А все будет… по-настоящему?
— По-настоящему.
Монрей посмотрел на Женьку немного дольше, а потом продолжил:
— Вам нужно будет снять серьги.
Женька потрогала колечки на ухе.
— Да, я сниму.
— Еще мне не нравятся ваши волосы.
— А что волосы?
— Коротковаты, так не носили. Я удлиню их.
— Как удлините? Нарастите, что ли?
— Вроде того. Еще придется подправить ваше тело.
— Что подправить? — вот-вот готовая рассмеяться над этим сюрреалистическим диалогом, переспросила фехтовальщица.
— Необходимо выровнять цвет кожи, — совершенно серьезно продолжал профессор. — Следы от купальника вам тоже будет трудно объяснить.
— А кому я должна буду это объяснять?
— Врачу, например. Вдруг вы будете больны или ранены.
— А вы знаете, что у меня есть следы от купальника?.. Хотя… — Женька вспомнила о видеокамерах. — А, может быть, вы мне еще и нос выровняете?
— Нос не надо, нос у вас хороший. Как раз такой и нужен, чтобы совать его в чужие дела.
— Вы меня обижаете.
— Чем же?
— А я не из тех, кто лазает в чужих телефонах и подслушивает под дверью.
— Хм, но за один миллион евро…
— Вы, кажется, разговариваете с кем-то другим, профессор.
— Хорошо-хорошо, поговорим с этим другим позже, если вам посчастливится вернуться с победой.
— А как я узнаю, что победила и могу вернуться?
— Вы почувствуете это сами. Я подойду к вам.
Женька не выдержала и слегка усмехнулась. Все, о чем они говорили за ужином, продолжало казаться ей, если не бредом, то неким преддверием к нему. С другой стороны это было похоже на игру, в которой оба игрока продолжали искусно подыгрывать друг другу. «Ничего-ничего, утром я все выясню», — была убеждена фехтовальщица.
— Завтра меня снова разбудит Сельма? — спросила она.
— Нет, завтра вы проснетесь сами.
Профессор не обманул — Женька, в самом деле, проснулась сама. Она лежала в густой траве на лесной поляне. Яркое солнце стояло высоко и слепило ей глаза, а по руке ползла безобидная божья коровка.
2 часть. Дорожная пыль
Городок
Женька стряхнула с руки насекомое, села и огляделась. По периметру той поляны, где она находилась, выстроились деревья. Легкий ветерок шевелил их кроны, и тихий шелест листвы напоминал чей-то шепот.
Фехтовальщица тронула волосы, падающие на плечи; пощупала жесткий корсаж на груди, колени, укрытые длинной широкой юбкой и кошель на поясе… Потом взгляд ее упал на дорожный баул, лежащий у ее ног. Она подтянула его к себе, раскрыла и проверила его содержимое. Все те вещи, которые она там нашла — запасные чулки, шелковые панталоны, несессер с косметикой, игольница и рекомендательное письмо приходского священника к тетке в Париже, выглядели вполне убедительно, — более того, они довольно ясно предлагали ей новые и совершенно необыкновенные условия ее существования.
«Жанна де Бежар, Жанна де Бежар, из Беарна… ограбили… город… город Этамп… Лес у города… — ухватилась за первое, что пришло на ум, фехтовальщица. — Что же я сижу?.. Нужно идти, а там… там видно будет». Что будет видно, Женька боялась даже осознать, — ей мешали то восторг, то ужас, когда она начала понимать, во что она ввязалась.
Тем не менее, когда лихорадочный досмотр своего собственного имущества на границе двух реальностей был закончен, девушка вернула вещи в баул, встала и решительно направилась с ним в сторону просвета среди деревьев. Тропинки не было, ноги путались в густой траве, и лишь тень деревьев, густая листва которых прикрывала от горячих лучей солнца, скрашивала недолгий путь к той стартовой черте, за которой начиналась свобода и неизвестность.
Вспотев от зноя и волнения, фехтовальщица вскоре вышла к дороге. Дорога — две пыльные укатанные колеи, пролегала вдоль полей и вела к городу, чьи изломанные очертания дрожали в знойном воздухе, словно мираж. «Вроде это тот самый Этамп… если, конечно, я не больна и не брежу, — потерла лоб фехтовальщица, вглядываясь в крутые скаты черепичных крыш домов прилепившихся друг к другу, точно в каком-то длительном испуге. — Надо подождать кого-нибудь».