И стоит лишь доступно объяснить ему, что это его задача — развлекать свою липерболию, а не сваливать на меня свои проблемы, как застеллажная черная дыра исчезнет.
Быстро анализировать ситуацию и делать правильные выводы — моя основная работа. Мне за это деньги платят! А тут даже напрягаться сильно не надо, только нервы контролировать. Потому что ситуация хоть понятная, но очень нестандартная.
— Она же потом все возвращает. — Мужчина перешел на примирительно-вежливый тон. При этом продолжая смешно жмуриться или пытаться прикрыть глаза. Причем такое чувство, что, кроме глаз и голоса, у него ничего не было. Я не видела ни лица, ни рук… Только глаза далеко в темноте, до которой не дотягивался свет моего фонарика. Откуда в моей стене мог появиться такой темный лаз — не представляю и фантазировать об этом пока не готова. Позже, когда закончу чрезвычайно познавательную беседу, обязательно впаду в истерику. И после — в паранойю. Забаррикадирую все, переклею обои, забью стену панелями… Перееду, в конце концов!
— Она берет вещи без спроса и возвращает тогда, когда ей удобно! Это неприемлемо! — строгим занудным голосом учительницы младших классов отчитала я своего собеседника. — Вы должны лучше следить за своим… своей липерболией.
— Ой, Крон… — В зеленых глазах внезапно мелькнул испуг, и они часто-часто заморгали. — А мы тут…
— Несанкционированный контакт с представителем параллельного мира? — Второй мужской голос был безумно похож на первый, но одновременно заметно отличался. Я сразу узнала до боли родные отголоски занудной самоуверенности. Это же мои собственные отличительные черты!
— Она требует, чтобы мы убрали липерболию, — с интонацией школьной ябеды пожаловался зеленоглазый. — И еще фонарем слепит!
— А я давно говорил, что твои забавы добром не закончатся. Дыры в параллельные миры надо заделывать, а не липерболии в них выращивать!
— Но плоды-то тебе нравились… они ж стоят как…
— А с этого места поподробнее, — влезла я в разговор, пытаясь, по-прежнему стоя на четвереньках, плечом отодвинуть стеллаж, чтобы протиснуться между ним и стеной. Эти двое обсуждали прибыль, которую получали за плоды, приносимые их липерболией, вскормленной моей собственностью! И пусть вещи потом возвращались в целости и сохранности, на время их исчезновения я страдала. — Мне полагается компенсация за моральный ущерб!
Глава 2
Зеленые глаза смущенно заморгали и попытались отползти в темноту, в то время как я, с фонарем в руках, пыхтя как обезумевший ежик, старательно протискивалась поближе к ним, шаря свободной ладонью по полу… И вдруг я ощутила под рукой пустоту, вздрогнула, качнулась, чувствуя, как колени тоже потеряли опору. Я так и не смогла втиснуться между стеной и стеллажом, зато умудрилась вползти в стену! В ту самую темноту, из которой на меня пялились глаза и доносились два мужских голоса.
Теперь в этой темноте очень отчетливо и громко звучал женский, мой…
— А-а-а-а!
Противное ощущение невесомости, отчаянные попытки извернуться, грохот упавшего фонарика, щиплющая острая боль в ладонях, оцарапанных о разлом в полу и стене. Я цеплялась за все, что попадалось мне на пути! Размахивала руками, как крыльями, пытаясь удержаться и вернуться в квартиру. В моих планах сегодня была уборка кабинета, а не падение в неизвестность, которое вот-вот закончится, раз фонарик уже… отжил…
— А-а-а!
— И незачем так орать! — Я ощутила, как меня подхватили под мышки и резко дернули вверх и вбок. Потом опустили на что-то ровное, усыпанное каким-то жестким и острым мусором.
— Надо было погибать молча, чтобы вас не беспокоить? — огрызнулась я, печально осознавая, что нащупала под собой детали своего фонарика. Наверное, я закинула его сюда, когда размахивала руками.
— Липерболия не дала бы тебе погибнуть, — хмыкнул скрывающийся в темноте мужчина. Похоже, таинственный Крон, потому что зеленые глаза светились заметно дальше, вернее глубже.
— Угу, она бы мною поиграла, а потом выкинула. — Негромко бурча, я медленно отползала от края, стараясь разглядеть хоть что-то в этой проклятой тьме.
— Твой иссохший труп, — с циничным спокойствием проинформировал меня мужчина. — Из живых она выпивает все соки, оставляет душу в бездне, а труп выбрасывает, как надоевшую игрушку.