Ей очень хотелось, чтобы у него было все, что нужно для счастья. Теперь, когда страх потерять ранчо неотступно преследовал ее, Ханна не раз думала о том, как родителям ее было нелегко из года в год отвечать отказом на ее детские просьбы купить лошадь.
Она прижала руку к животу, радуясь, что после неизменного приступа утренней тошноты желудок ее вроде бы угомонился. Наверное, было бы проще всего зачеркнуть прошлое и возвратиться в Денвер. Можно продать ранчо, выплатить долги и вернуться в скромное кафе, принадлежавшее родителям. И не думать больше о будущем…
Бывали дни, когда она готова была поддаться искушению, — дни, когда приходили бесчисленные счета, когда ей казалось, что забота о Джастине, работа на ранчо и скверное самочувствие вот-вот доконают ее.
Тем не менее ранчо было для Ханны средством подарить детям жизнь, о которой она в свое время могла только мечтать. Она окинула взглядом одноэтажный дом, выкрашенный белой краской. Вокруг дома шла веранда, окаймленная голубыми клематисами. Пожалуй, она приросла к дому, как эти цветы, и никому не отдаст его — даже если ради этого ей придется сдать конюшню Девину Бартлетту.
И зачем только он поцеловал ее!
Несмотря на ссору с Девином два дня назад, Ханна снова и снова вспоминала об этом поцелуе. Да, она ответила на его поцелуй, поскольку он заставил ее забыть обо всем: о Трэвисе, о ранчо и даже о Джастине.
Наверное, глупо было так близко подпускать этого ковбоя к себе, но сейчас, когда предстояло выплатить очередной взнос за ранчо, Ханна, не раздумывая, сдала бы конюшню самому дьяволу, лишь бы раздобыть немного денег. На этот раз дьяволу угодно было принять облик красавца ковбоя Девина Бартлетта.
Ветер стих, и зной вновь завладел равниной. Ханна закатала повыше рукава джинсовой рубашки, которую накинула поверх незастегнутых джинсов — они уже стали для нее тесноваты. Беременность и враждебность сына Девина — этого вполне достаточно, чтобы погасить любой интерес, который его отец, может быть, испытывает к ней. Однако Ханна знала, что все дело в ее собственном безрассудном сердце.
Она не сомневалась, что рано или поздно Девин появится, чтобы забрать свою чистокровку, и собиралась непременно завести разговор о конюшне. В худшем случае, если она останется ни с чем, придется опять пытаться вытрясти из Трэвиса алименты, а конюшню сдать кому-нибудь еще. На Трэвиса рассчитывать нельзя, а при мысли о постороннем мужчине, который будет ошиваться на ранчо рядом с ней и маленьким сыном, Ханне стало не по себе. Она вспомнила полупьяного Хэнка и невольно поморщилась. Пожалуй, Девин не похож на пьяницу, уж в этом можно на него положиться.
Позади раздались скрип и дребезжание, и Ханна обернулась. Джастин сосредоточенно толкал перед собой набитую сеном тележку. Казалось, все его мысли заняты доставкой сена. Ханна погрустнела, сообразив, что Джастину еще предстоит смириться с тем, что отец его не любит. Не подозревая о сумятице в ее душе, Джастин остановился перед матерью.
— Я везу сено для Ракеты. Можно ее покормить?
— Ну, конечно!
Они подошли к деннику, и Ханна придержала дверь ровно настолько, чтобы Джастин смог закинуть охапки сена в кормушку. Ракета, фыркая, наклонилась к корму, и Ханна впервые заметила, как настороженно и даже напряженно держится кобыла. До разговора с Девином она не обращала на это внимания. Белки темно-лиловых глаз Ракеты опасно блеснули, под шелковистой шерстью перекатывались налитые силой мускулы. Внезапно лошадь показалась Ханне устрашающе огромной, и она с облегчением вздохнула, когда тележка с сеном опустела.
— Я хочу покататься.
Джастин собрался войти внутрь, но Ханна поймала его за руку.
— Нет, Ракете не хочется, чтобы на ней катались.
— Нет, хочется.
— Нет, не хочется. — Ханна поспешно заперла денник. — Ей хочется побегать на воле. Ты же видел, как она скачет и прыгает. Вряд ли ей понравится, чтобы кто-то катался на ней в это время.
— Нет, понравится! — Вдруг Джастин наклонился и сплюнул.
— Джастин Риз, ты плюешься уже третий раз за утро.
— А Си-Джей тоже плюется. Знаешь, как далеко он может доплюнуть! — с восхищением сказал Джастин.
Можно было раньше догадаться! Ханна уперла руки в бока.
— Мне нет дела, даже если Си-Джей может доплюнуть отсюда до Денвера. Плеваться нельзя. Веди себя как следует!
— Но хоть иногда можно?
Ханна не успела развеять его надежды — на фоне бледно-голубого неба в дверях конюшни появился темный силуэт Девина. Она быстро опустила руки, опасаясь, как бы он не заметил, что фигура ее уже начала округляться. Его пикап стоял у самых дверей, однако каким-то чудом Девину снова удалось застать ее врасплох — как два дня назад…
Он сдвинул шляпу на затылок.
— Джастин, мужчине не пристало плеваться в присутствии женщин.
Лукавый взгляд его темно-серых глаз был обращен к ней, и Ханна не нашлась что ответить, а потому Джастин опередил ее:
— А Си-Джей плевался в присутствии Элли!
Си-Джей, стоявший рядом с отцом, презрительно фыркнул.
— Элли умеет плевать еще дальше меня!
Девин со вздохом посмотрел на сына и обратился к Джастину:
— Твоя мама права — нельзя все время плеваться. А вот где-нибудь на улице, где тебя никто не видит, — другое дело. Что скажете, Ханна?
Ханна спохватилась. Если она ответит «нет», в глазах Джастина она окажется настоящей злюкой. Она сжала зубы.
— Да, это другое дело.
— Си-Джей. — Девин кивнул сыну.
Парень мрачно проследовал мимо Ханны — похоже, стоит какой-нибудь женщине появиться на горизонте, и хорошее настроение надолго покидает его. Си-Джей упрямо избегал смотреть на нее, и Ханна догадалась, что он до сих пор сердится из-за того поцелуя, не говоря о чистокровке. Исполняя молчаливый приказ Девина, Си-Джей поманил Джастина:
— Пошли.
Мальчик зашагал рядом с Си-Джеем, направляясь к выгулу, где паслись лошади.
— Вы сегодня выглядите получше.
— Да, так оно и есть. Спасибо. — Ханна не стала вдаваться в подробности, полагая, что Девин не будет задавать вопросов. Пусть лучше обратит внимание на то, что стоит в первоклассном манеже. Так отзывался Трэвис о конюшне, хотя сам почти не работал тут.
Девин продолжал в упор смотреть на нее, и она пожалела, что не успела пригладить волосы. Сейчас, без косметики, в пыльных джинсах, она выглядела замарашкой, и сознавать это было ужасно неприятно.
А Девин, ясное дело, походил на ковбоя из мечты — в облегающих джинсах, свежей рубашке и начищенных сапогах он был совершенно неотразим. Тем не менее Ханна не опустила глаз и сообщила ему:
— Честно говоря, я предпочитаю воспитывать моего сына без чьего-либо вмешательства.
Девин сунул руки в карманы и терпеливо ответил:
— Ханна, мальчик все равно будет плеваться, нравится вам это или нет. Лучшее, что вы можете сделать, это научить его, когда и где это можно делать.
Разумеется, он прав!
— Не сомневаюсь, Си-Джей сумеет преподать ему эту науку.
Девин только усмехнулся и подошел к деннику Ракеты. Своенравная кобыла прижала морду к решетке и радостно заржала, словно приветствуя хозяина. Он обернулся и достал из кармана рубашки сложенные листы бумаги.
— Милости прошу, это документы, о которых вы спрашивали. Я приехал забрать Ракету.
Вручив Ханне родословную, Девин зашагал прочь такой уверенной походкой, что Ханна едва сдержала возмущение. Она быстро проглядела бумаги. Не надо было быть знатоком в коневодстве, чтобы понять, что Ракета — чистокровка, в роду у нее сплошь скаковые лошади и подписи, удостоверяющей смену владельца, нет. Ханна закусила губы, медленно складывая документы. Да, по закону Ракета принадлежит Девину. Про себя она в очередной раз послала Трэвиса ко всем чертям. Пожалуй, если вспомнить его увлечение чистокровными лошадьми, Трэвис предпочтет расплатиться за лошадь, а ее оставит без алиментов. Что делать? Не угрожать же тюрьмой отцу ее ребенка! До сих пор Ханна не могла заставить себя обратиться в суд, так как подозревала, что тюрьма — самое подходящее для Трэвиса место.