— Девин, я справлюсь, — сказала она. — Мы всего лишь разговариваем.
Мужчины словно не слышали ее.
— Не лезь не в свое дело, Бартлетт, — предостерег Трэвис, делая шаг вперед.
— Отныне это и мое дело. — Девин швырнул стаканчики на землю и тоже шагнул вперед.
— Девин, не надо! — Ханна попыталась поймать его руку. Это было ошибкой. Трэвис воспользовался секундным замешательством соперника, чтобы точным апперкотом в челюсть сбить Девина с ног.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Девину показалось, что он видит звезды. Челюсть тупо ныла, а во рту чувствовался противный соленый вкус. Наконец он вспомнил, как Трэвис ударил его. Лежа на спине, он сообразил, что видит вовсе не звезды, а блики солнца, заслоненного от него волнистыми волосами Ханны. Девин заморгал, пытаясь заставить мир снова обрести четкость линий, и только тут заметил, что вокруг него собрались несколько ковбоев. Они стояли в мрачном молчании, словно над покойником.
Однако внимание его было обращено на Ханну.
Ошибки быть не могло — она сердита на него. Ее глаза, казалось, прожигали его насквозь, и Девин с возмущением подумал, что ей следует злиться на Трэвиса. Понятно, что он скверно обращался с ней. Кулаки Девина сами собой сжались, и он заставил себя сесть.
Разумеется, Трэвиса и след простыл.
Ханна присела рядом с ним, доставая из черной сумочки бумажный платочек.
— У тебя губа разбита.
Девин подумал, что это сущие пустяки по сравнению с неодобрением на ее лице.
— Дев, а здорово этот паразит тебе врезал, — посочувствовал один из ковбоев.
— Да ладно, — лениво протянул второй. — Поквитаться можно и в другой раз.
Ханна взглянула на них с такой яростью, что их как ветром сдуло.
— Давай-ка отряхивайся и приходи, — обернувшись, крикнул Девину самый храбрый из них. — Тебе скоро выступать.
Однако Девину хотелось, чтобы Ханна поухаживала за ним. Руки ее были такими нежными, а взволнованное лицо таким сочувственным, что Девин зажмурился от удовольствия. Непослушные прядки спадали на ее раскрасневшиеся щеки, выбиваясь из-под заколки с искусственным жемчугом. Ему было приятно, что она надела то же самое платье, что было на ней в день, когда он впервые поцеловал ее. Платье скрывало колени, однако ему отлично была видна гладкая, как атлас, кожа ног над голенищами черных ковбойских сапожек. Девин усмехнулся при мысли, что сочетание джинсовки с жемчугом может быть настолько будоражащим.
— И ничего тут нет смешного. — Ханна перестала вытирать с его лица кровь и снова нахмурилась. — О чем ты думал, затевая драку с Трэвисом? И как теперь прикажешь мне с ним говорить?
Усмешка сползла с лица Девина. Ему не хотелось, чтобы Ханна разговаривала с Трэвисом, не хотелось, чтобы он прикасался к ней.
— Кажется, Трэвис собирался распускать руки, а вовсе не мирно беседовать.
— Он бы не обидел меня. Он никогда не поднимал на меня руку. Он просто… — Ханна безуспешно пыталась подобрать нужные слова, и в глазах ее блеснули слезы.
— Нет, Ханна, он обидел тебя. Хотя на первый взгляд это и не было заметно.
— Больше этому не бывать! — Ханна смахнула со щек слезы, и Девин готов был зааплодировать ее выдержке. — А о себе ты подумал? Как же ты сумеешь получить с него деньги за лошадь, если вы поцапались?
Девин с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться ее наивности. Черт возьми, да он еще в первый день родео дал понять Трэвису, что у них есть незаконченное дельце. Гони деньги или возвращай лошадь назад — тут и говорить не о чем. Однако он знал, что проблемы Ханны так просто не решить, несмотря на всю ее храбрость. С каждым днем ему все больше хотелось снять с ее плеч груз всех неприятностей. Понимая, что говорить об этом сейчас не время, он ответил:
— Я найду управу на Трэвиса. Может быть, тогда никто не будет удерживать меня за руку…
— Девин Бартлетт, я не собираюсь извиняться. Тебе незачем было начинать драку.
Но Девин придерживался несколько иного мнения, а потому сухо заметил:
— Вообще-то, Ханна, я так и не сумел ответить ему.
Довольный тем, как она надула губы, Девин отряхнулся, разыскал шляпу, надел ее, а затем поднялся на ноги, помогая встать и Ханне.
Они стояли вплотную друг к другу, и тень от его шляпы падала на позолоченное солнцем лицо Ханны.
Он коснулся ладонями ее плеч и понял, что не хочет отпускать Ханну, до того приятно было ощущать ее мягкую кожу. Он почувствовал, как она напряглась и все-таки продолжала смотреть на его губы. Приободренный, он пробормотал:
— Кажется, мое ранение требует экстренного лечения, скажем чего-нибудь теплого и мягкого…
Его нежный поцелуй длился, пока ресницы Ханны, затрепетав, не прикрыли ее глаза. К счастью, обошлось без случайных зрителей — он догадывался, что это огорчило бы Ханну. Она вздохнула, и Девин ощутил мужской голод, однако отпустил ее. Так надо.
Ханна снова набросила на плечо ремень сумочки, и Девин заметил, что руки у нее слегка дрожат. Затем она на всякий случай осмотрелась по сторонам и спросила:
— Ты не забыл, тебе сейчас выступать?
— Да я оседлаю их в два счета, — усмехнулся Девин.
— Да, ребята надеются на тебя. — Ханна упомянула их детей, и улыбка опять сползла с ее лица. Возможно, как и Девин, она вспомнила, почему им не следует целоваться. Он окончательно уверился в этом, когда она коснулась ладонью живота, словно желая приласкать ребенка, которого носила. — Мне, наверное, лучше вернуться на трибуну.
После того как она ушла, Девин постоял минутку, взвешивая все «за» и «против». Прикрыв глаза, он снова увидел, как Ханна аплодировала на трибуне, когда он закончил выступление, с горящими глазами, задыхаясь от волнения, а рядом с ней возбужденно подскакивали мальчишки… В тот момент он почувствовал, что вот так все и должно быть. И это заставило его всерьез задуматься о том, какой была бы его жизнь, если бы центральное место в ней заняли Ханна, дети, ранчо, родео.
Девин спохватился, вспомнив, что подобные мечты посещали его и раньше. Однако сейчас он никак не мог от них отделаться. Как не мог забыть и незнакомое чувство, охватившее его, когда он услышал вопрос Трэвиса, не от Девина ли будущий ребенок Ханны. Обо всем этом Девин думал, решив во что бы то ни стало выступить лучше Трэвиса.
Пожалуй, победа была для него не так сладка, как последовавший за ней поцелуй Ханны. Девин не стал единоличным победителем, однако сумел переиграть Трэвиса, а это для него теперь важнее всего. Трэвис не выиграл вообще никаких призов и, следовательно, не заработал ни гроша. Девин понимал, что у Ханны остается все меньше шансов получить алименты. Рассчитав, что она, наверное, захочет разыскать Трэвиса, он решил подождать у конюшни и ее, и мальчиков. Надо полагать, Ханна не обрадуется, узнав, что и лошадь Трэвиса, и его снаряжение уже исчезли, словно испарились.
Девин прицепил трейлер к грузовику, а затем припарковался возле конюшни. Наверняка ковбой из Калифорнии крутится неподалеку, рассчитывая купить у него лошадь. Вылезая из грузовика, Девин заметил сквозь приоткрытую дверь платье Ханны и ее блестящие волосы. Мальчиков не было видно, а в конюшне стояла тишина — большинство ковбоев еще не вернулись с арены. Однако Ханна была не одна. Узнав хорошо знакомый ему ярко-малиновый атлас, Девин как можно тише прикрыл дверцу грузовика и медленно двинулся вперед, настороженно, как мужчина, готовый вмешаться в разговор двух женщин: той, что принадлежала ему раньше, и той, что желанна ему теперь.
Он не видел Джолин больше месяца. Тогда она воскресным утром заехала в квартиру, которую он снимал в Седалии, и привезла собравшегося к ней на все выходные Си-Джея, хотя сама только и говорила о родительских правах и алиментах. Ее ждали родео и очередной мужчина, а Си-Джей помешал бы. Однако родео закончилось, и Девин напрягся, гадая, что за фокус Джолин припасла на сей раз.