– А они о чем с ним говорили?
– Да ни о чем. Сделали укол - и на носилки.
– Какой укол? - спросил Алешка.
– А я знаю? Успокаивающий. Он очень взволновался, когда их увидел. Руками… то есть одной рукой замахал и сказал: «Ну что вам еще от меня надо?»
– А они что? - Алешка слушал затаив дыхание.
– Да ничего. Говорят: «Не боись, мужик, мы тебя вылечим». Нет, не так. Вот так: «Успокойтесь, больной, мы вам поможем». И укол ему вкололи. Он и затих.
– Я так и думал, - вздохнул Алешка. - А больше никто его не навещал?
– В тот день-то? - стал припоминать Вася. - А! Вот как вы ушли, девушка его навестила. Невеста, что ли…
– Какая девушка?
– Молодая. Женского пола.
– Как зовут?
– Не знаю. Женька ее Лидочкой называл. Или Людочкой.
– Или Милочкой, - сердито вздохнул Алешка.
– Точно! - согласился бомж Вася. - Леночкой. Так и сказал, когда она прощалась: «До свидания, Аллочка».
Глава III
Находка на чердаке
Алешка вернулся в школу к третьему уроку. Он зачем-то постоял перед «Нашей гордостью», наверное, в очередной раз полюбовался маминой фотографией, а потом пошел в свой класс.
– Как бабушка? - с тревожной заботой встретила его Любаша.
– Чья? - уточнил Алешка.
– Ваша, конечно.
– В порядке! - похвалился заботливый внучек. - Я ей апельсинов подарил и все наволочки перетаскал.
Любаша удивилась - Алешка спохватился:
– Из прачечной. А завтра опять к ней поеду. Надо из прачечной простыни забрать.
Чтобы совсем не запутаться, Любаша предпочла его дальше не расспрашивать. Алешка вообще ее слабость. Она ему многое прощает. И, кажется, немного побаивается.
– «Тогда мы идем к вам!» - объявил Алешка и пошел ко мне. - Ты вот тут, Дим, - с укором заявил, - ничего не делаешь, только учишься, а вот я целый грузовик наволочек перетаскал на пятый этаж. Пешком.
– А зачем нам столько наволочек?
Алешка ответил не сразу - дождался, пока мимо, топоча и ржа, промчится стадо первоклашек, и сказал:
– Нашей школе угрожает опасность.
Удивил. Там, где собирается в кучку больше трех пацанов, там всегда возникает опасность. А уж когда их тысяча!… Тысяча опасностей.
– Зря смеешься, Дим, - грустно укорил меня Алешка. - Школу хочут взорвать.
– Хотят, - поправил я. И этому тоже не удивился. Сколько раз уже пытались. Как контрольная в седьмых классах, сразу в милицию звонок. И никаких контрольных.
– Дим, - серьезно сказал Алешка. - Нужно проверить одно дело. Ты мне поможешь. И тебя потом тоже повесят на «Нашу гордость». Ну, не тебя, конечно, целиком, а твою фотографию. Обязательно повесят!
– Надеюсь, не посмертно? - усмехнулся я.
– Я тоже на это надеюсь. Достань мне ключи от чердака.
Да, это задачка. Всеми ключами в нашей школе командуют два человека - охранник Костя и наш завхоз, он же трудовик - учитель по трудовому воспитанию нашего неуправляемого контингента. Как говорит директор-полковник. Ну, с охранником не договоришься, а вот Блин-картошка - человек простодушный и доверчивый. Вроде меня.
У него в подвальной каморке, точь-в-точь как у папы Карло, вместо нарисованного очага висела рама от картины. Сама картина не сохранилась (это было живописное полотно под названием «Учащиеся седьмого класса на уборке урожая черешни в Краснодарском крае»), но в нее были вбиты гвоздики, на которых висели ключи. А над каждым ключом - указующая бирка. «Каб. дир.», «Каб. зав.», «Спортзал», «Учит.» и так далее до «Подв.» и «Чер.». Подвал и чердак, значит.
Ключи наш Блин-картошка выдавал под роспись в толстой тетради. «Ключ взял - ключ сдал». И надеяться, что он, в свете последних требований по борьбе с терроризмом, добровольно выдаст ключи от чердака, - это большая наивность. От которой мы давно уже избавились.
Остается простая военная хитрость. На грани кражи. Впрочем, если что-то взял без спроса и вернул (тоже без спроса) - это уже не кража. Так в Уголовном кодексе написано. И наказание за это не воспоследует. Если, конечно, ты этим чем-то не успел что-то натворить.
Короче говоря, я сбежал в подвал и постучался в дверь каморки. За дверью слышались грустные звуки флейты. Блин-картошка, учитель по труду, мечтал быть учителем пения. Но для этого ему не хватало специального образования. И потому мелодии из его флейты выходили робкие и печальные.
Сейчас он тоже готовился к выступлению на торжествах во имя Дня нашей школы.
– Можно, Иван Кузьмич? - спросил я, входя в каморку.
Блин-картошка отнял от губ флейту, положил ее на верстак.
– Знаешь, Дим, что я сейчас играл? - задушевно спросил он.
– Наверное, полонез. Который Огиньски. - Угадать было нетрудно. Ничего другого Блин-картошка играть не умел.
– Ты молодец, глубоко изучил мировую музыкальную культуру, - похвалил меня флейтист с трудовым уклоном.
– И вы тоже, - похвалил я его. Кукушка с петухом. - Иван Кузьмич, меня Анна Петровна прислала за ключом.
– Сними, распишись, - он снова приложил флейту к губам. - Не потеряй, блин-картошка. А то ухи оторву.
– Что вы, Иван Кузьмич!
– Да, ты мальчик аккуратный. Давай я тебе сыграю. Твой любимый полонез.
– В другой раз, Иван Кузьмич, - одной рукой я снял с гвоздика ключ от кабинета физики, а другой - от чердака. - Анна Петровна ждет.
Я расписался в тетради и выскочил за дверь. Успев краем глаза заметить, что из двери, за которой занимались наши химики-подпольщики, тянется струйкой вонючий дымок. Уж если кто и взорвет нашу школу, так это они - алхимики!
Перед последним уроком мы с Алешкой пробрались на чердак. Включили свет.
Здесь было здорово. Пыльно, все завалено старым школьным имуществом. Со следами деятельности наших предшественников. Три дырявых глобуса - будто ими в футбол играли, старые учебники, макет доменной печи в разрезе, доска из линолеума, на которой сохранилась историческая надпись мелом: «Ирка - дура!» Бродя меж этих остатков, мы вдруг шарахнулись, наткнувшись на останки - в углу стоял почти полный скелет со школьной форменной фуражкой на голом черепе. Такие фуражки носили наши отцы и деды.
– Пригодится, - сказал Алешка про скелет и шмыгнул в сторону: - А вот и он! Так я и знал!
В дальнем углу стоял, прислонившись к стене, еще один стенд. Но далеко не «Наша гордость». Совсем наоборот. Стенд назывался «Им стыдно!».
Под таким убийственным заголовком располагались еще три: «Прогульщики», «Двоечники», «Хулиганы». И под каждой надписью - колонка соответствующих фотографий учеников с сияющими лицами.
Алешка почему-то стал очень внимательно их рассматривать. Потом вдруг хихикнул и сказал:
– Обрадовать тебя, Дим?
– Попробуй, - буркнул я. - Только побыстрей. - Я уже волновался - скоро надо ключи возвращать.
– У нас с тобой, Дим, три папы!
– Куда нам столько! - успел я машинально среагировать. И сказал по существу: - Отставить глупости!
– Полюбуйся, - произнес Алешка. - Он теперь у нас в руках! Смотри! - и Алешка ткнул пальцем в фотографию под надписью «Прогульщики».
Это был наш папа!
– А это кто? - и Алешка показал на вторую колонку. - Этот двоечник - тоже наш папочка!
– И хулиган есть? - обрадовался я.
– А как же! Вот он! Только уже постарше.
Да, на этом стенде был запечатлен весь творческий путь нашего безупречного полковника милиции: прогульщик, двоечник, хулиган.
И тут я сообразил, почему наш полковник-директор распорядился в первый же свой день в нашей школе отправить этот стенд на чердак. Во-первых, это непедагогично, а во-вторых, чтобы мы не брали плохие примеры с хороших родителей.