Как и у Селы, мой вес всегда был одинаковым. Независимо от того, сколько или мало я ела, он регулировался сам собой. А теперь…
— У меня есть живот, Амон. Раньше у меня его не было, — тихонько скулю я.
Его руки ложатся на мой живот и двигаются вверх-вниз, пытаясь оценить изменения.
— Ты видишь меня голой каждый день. Ты должен был заметить.
— Именно потому, что я вижу тебя голой каждый день, я и не заметил, — задумчиво говорит он. — Но ты права. Что-то изменилось.
— Ты думаешь, я слишком много ем? — неожиданно спрашиваю я. — Я имею в виду, что римляне тоже были обжорами, но у них не было такой еды, как у нас сейчас. Все эти разнообразия, газировка… Может быть, я переборщила.
— Села, — губы Амона приподнялись в улыбке, когда он посмотрел на меня.
— Я тоже ем много сахара. Раньше у нас не было сахара. Может быть, поэтому.
— Села, — повторяет он мое имя, но меня уже не остановить.
— Наверное, в этом дело, Амон. Я переборщила с шоколадом. Ты знаешь, что я права, но не можешь заставить себя сказать, чтобы я прекратила, потому что мне это слишком нравится, — надулась я. — Только сегодня утром я съела целую плитку, а мне уже хочется еще. Я превращаюсь в сладкого маньяка.
— Ты очаровательная сладкая маньячка, — пробормотал он.
— Это не смешно! Я толстею, потому что не могу удержаться от еды, — жалуюсь я. — И я даже не могу заставить себя пожалеть, потому что... потому что…
Я замолчала, устало вздохнув.
— Потому что?
— Потому что я слишком люблю еду, — признаюсь я, стыдливо повесив голову.
— Я думаю, Села, что это может быть вторичной причиной.
— Что это может быть, кроме того, что у меня есть ребенок, которого я кормлю! — возмущенно воскликнула я — не на него, конечно, а на себя.
— А что, если у тебя просто… ребенок?
— О чем ты говоришь? — Я моргнула в замешательстве.
— Дорогая, пойдем, — обнимает он меня и кладет на кровать.
— Амон, ты не можешь просто сказать что-то подобное и тут же замолчать. Тебе лучше подкрепить свои слова, ты, злой, злой самец, — мягко упрекаю я его, но, несмотря на невозможность этого, не могу побороть маленькую надежду, которая зарождается в моей груди.
— До того, как к тебе вернулись силы, когда ты еще была Дарси, — он делает паузу, глядя мне прямо в глаза. — Тогда у тебя еще были месячные.
Мои глаза медленно расширяются, когда до меня доходит смысл его слов.
— У тебя никогда не было месячных, ни после того, как Элора прокляла тебя. Ни как у Селы, ни как у Элизабет.
— Ты прав.
— И мы занимались сексом один раз до того, как ты вернула свои силы.
— Да, — шепчу я, боясь осмелиться надеяться.
— Помнишь, я рассказывал тебе о заклинании, которое я наложил, когда ты только умерла? Что оно медленно исправляло твою сущность, так что с каждой новой жизнью ты становилась сильнее?
Я киваю.
— А что, если? — он облизывает губы, его глаза сверкают чистой надеждой. — Что, если эта спячка позволила тебе исцелиться от того, что сделала с тобой Элора?
— Амон…
Я хватаюсь за его рубашку, сжимая ее в своих руках.
— Мне страшно надеяться.
— Я знаю, любимая, я знаю. Мне тоже страшно, но... Я заметил в тебе и другие изменения. Ты устаешь больше, чем обычно, а ведь ты никогда не устаешь. Ты также всегда потребляла одинаковое количество пищи, но теперь ты ешь... намного больше.
— Как мы можем узнать наверняка? — шепчу я.
— Самый лучший способ? Мы подождем. У ривов другой срок беременности, так что в ближайшие пару месяцев мы должны увидеть больше изменений.
— Когда ты говоришь о другом сроке беременности, что ты имеешь в виду?
Его губы приподнялись в улыбке.
— Двадцать четыре месяца, — отвечает он.
Мои глаза расширяются от удивления.
— Что ж, думаю, нам предстоит долгий путь, — оцепенело говорю я, не в силах остановить счастье, наполняющее мою грудь.
Ребенок. У нас может быть ребенок.
Мои глаза блестят, а слезы текут по щекам.
— Ребенок, Амон? Наш ребенок? Это действительно происходит?
— Думаю, да, — прошептал он мне в волосы. — Скоро я смогу услышать биение его сердца.
И он слышит.
Ровно через два месяца после первого подозрения Амон подтверждает, что слышит во мне биение другого сердца.
У нас будет ребенок.
Наш первый биологический ребенок.
Спустя тысячи лет я беременна.
Сказать, что я на седьмом небе от счастья, было бы преуменьшением. Сказать, что Амон превратился во властного защитника, было бы не меньшим преуменьшением.
Но мы счастливы.
Впервые в жизни мы по-настоящему, по-настоящему счастливы.
Но есть еще одна вещь, которая сделает все идеальным".
— Амон, — как-то вечером перед сном я положила голову ему на грудь.
— Хм?
— Что бы ты сказал, если бы мы вернулись в Аркгор?
— Что?
— Я думаю, что тебе пора занять свое законное место и доказать свою невиновность.
— Но Села…
— Вспомни пророчество, Амон. Что, если в нем есть доля правды? Что, если наш ребенок унаследует весь Аркгор? — шепчу я.
Если мне придется прибегнуть к жестким методам, чтобы убедить его, я это сделаю. В глубине души я знаю, что он хочет этого.
— Это будет опасно, — говорит он суровым тоном.
— Жизнь опасна. Думаю, мы убедились в этом, даже пытаясь жить мирно. Но так у нас будет цель. У тебя будет цель. И я буду рядом, чтобы наблюдать, как ты меняешь мир. Я буду держать тебя за руку, пока ты будешь создавать лучший мир для нашего ребенка, который он вырастит и когда-нибудь унаследует. Я знаю, что ты сможешь это сделать, Амон. Я знаю, что только ты можешь это сделать.
— Села… Я не знаю, что сказать, — шепчет он.
— Просто скажи мне одну вещь. Хочешь ли ты возглавить повстанцев? Хотел бы ты изменить законы Империи и помочь негуманоидным видам, страдающим от этих драконовских правил?
— Да, — непоколебимо заявляет он. — Но я не хочу подвергать риску ни тебя, ни нашего ребенка.
— Ты не будешь. Потому что я доверяю тебе, что ты защитишь нас, так же как я доверяю себе, что ты защитишь нашу семью. Я буду рядом с тобой на каждом шагу, Амон. Пожалуйста, скажи да.
Он тяжело сглатывает, его выражение лица тревожно, когда он смотрит мне в глаза.
— Мы слишком долго убегали, любовь моя. Но мы не можем убежать от судьбы.
— С этим я согласен, — усмехается он.
Но через мгновение он снова становится мрачным.
— Ты не расстроишься, если я так поступлю? Правда?
— Как я могу? — Я качаю головой. — Когда я впервые увидела тебя, я поняла, что в тебе есть величие, мой любимый муж. Я увидел в тебе будущее, но не только свое. Я увидела будущее всего мира. Мы можем сделать это. Вместе. Ради нашего ребенка. Ради будущего.
Он смотрит на меня, на мгновение потеряв дар речи, а затем прижимается к моим щекам и целует каждый сантиметр моей кожи.
— Я люблю тебя, моя Села, моя любовь, моя возлюбленная, спутница моего сердца, — шепчет он мне в губы. — И я буду гордиться тобой, дорогая. Я буду гордиться тобой и нашим ребенком.
— Я тоже люблю тебя, Амон. И я уже горжусь тобой. Так, так горжусь, — хнычу я, пока он продолжает целовать меня.
— Я сделаю это, — наконец говорит он. — Мы сделаем это. Мы вместе построим новое будущее — лучшее будущее. В котором нашего ребенка не будут сторониться за его наследие, и он не будет бояться говорить о том, кто он есть, — произносит он, его голос полон уверенности.
— Хорошо, — улыбаюсь я, еще крепче прижимаясь к нему. — Будущее ждет.
— И это должно подождать еще немного. А сейчас я планирую заняться любовью со своей женой, — пробормотал он как раз перед тем, как я оказалась обнаженной и под ним.
Коварный, коварный мужчина.
КОНЕЦ
1 франц. Дорогая
2 франц. Мой дорогой
3 лат. способ действий
4 фр. roué. — Волокита, повеса. Вожделенный жених всех знатных невест. Пример: Апраксин вел себя как французский roué тогдашнего времени.
5 лат. Благодарю вас
6 лат. Игры Флоры
7 Место пребывания не попавших в рай душ
8 Примечание: официальное заявление, издаваемое лицом, наделенным полномочиями для обнародования определенных объявлений.
9 Примечание: Пуризм — повышенная требовательность к сохранению классической эстетики, изначально чистоты и строгости стиля, приверженности канонам в языке, искусстве и тд,
10 Примечание: Стратократия — одна из форм правительства во гласе с военачальника.
11 Примечание: Автократия — одна из форм политического режима, в основе которой лежит неограниченный контроль власти одним лицом или же советом.