Она не примет его таким. Никто бы не принял. Пусть видит Игнаса и никогда не узнает Девятого.
Теперь все зависело от Лагарда. Даже если Энди ничего не нашел, Липа вернется домой. Он обещал, а значит, сдержит слово. Хотя бы в этот раз.
В баре было людно.
Они вошли через боковую дверь: неприметная вывеска без вездесущего неона и несколько слоев граффити на стене. Игнас кивнул Безносому Хави за стойкой и прошел вглубь, минуя свисающие с потолка ленты и китайские фонари, мигавшие нервным рыжим светом. Липа с любопытством разглядывала посетителей, касаясь пальцами его рукава.
Губы Игнаса дрогнули – восприняла совет держаться рядом буквально.
Шагая между столиков, они видели фейрумных: мужчин, женщин, черных и белых, совсем новичков и тех, из кого свойства выпили все соки, оставив оболочку из кожи и костей. Этот бар, как и десяток других в замкнутом боро Фейртауна, принадлежал им. Здесь не было нужды прятаться: изгои становились королями – на ночь или на месяц, как повезет.
Все они – афиши своего времени. Цветные иллюстрации фейрумных побочек.
Игнас не удивился, когда перед ним вырос гигант, напоминавший водяного из детских сказок, а вот Липа вздрогнула. Ей впервые пришлось увидеть внешнее проявление наркотика. Всю правую сторону лица и шеи бедняги покрывал ковер из полипов, терявшийся под воротником промокшей рубашки. Левый глаз заплыл. Поры сочились мутной водой, и запах – незабываемая смесь болотной тины и гниения – проникал в ноздри. Интересно, сколько ему приходится выпивать, чтобы не умереть от обезвоживания?
Игнас тактично уступил здоровяку дорогу с единственной мыслью: как бы дерьмово тебе ни жилось, всегда есть тот, кому хуже.
Или лучше. За столиком слева улыбалась девушка: болезненная кожа, лишенная пигмента, острые скулы, лихорадочные искры в глазах. В другое время он бы подошел спросить, какое у нее свойство, но сейчас не стоило задерживаться. Что бы там ни было, она наверняка счастлива. Тем мимолетным счастьем, которое объединяет всех принявших дозу. Пока не истек отмеренный срок, беспокоиться не о чем.
Завидев барыг у заднего хода, Игнас заслонил Филиппину плечом. Ни к чему ей смотреть на закулисные интриги банд. Пурпурные сильно рисковали, торгуя на территории Восьмерок, глава которых – непредсказуемый тип. Его память – сплошной калейдоскоп. Как ни поверни – новая мозаика. А все из-за фейрума, на который Дядя Поджи подсел одним из первых, когда наркотик прокладывал себе путь на черный рынок. С тех пор минули годы, и вот пожалуйста: противостояние Пурпурной Семьи с Восьмерками достигает разгара. Нет больше места перемириям и уступкам – в Фейртаун прибыл Всадник на рыжем коне[2].
Война за передел города обещала разрушить его до основания. Война за право контролировать фейрум на улицах, за разумы и жизни. Война против всего человеческого, что у них осталось – «у нас» – поправил себя Игнас, – помимо ампул с ядовито-черной жижей, отливающей на свету изумрудом.
Игнасу было все равно, кто выиграет раунд. Даже если банды Фейртауна перегрызут друг другу глотки, он вздохнет с облегчением.
Они вышли на задний дворик «Трех монет» и оказались на пустынной парковке. За сетчатым забором отыскалась ничем не примечательная дверь, на первый взгляд запертая. Ни замков, ни скважин. Окон в пристройке тоже не было – сплошная бетонная стена.
Игнас постучал трижды. Выдержал паузу и постучал еще. Трижды три – всего девять.
– Он там? – Липа подняла взгляд.
– Да. Нужно немного подождать.
Прошло около минуты, прежде чем лязгнул железный запор.
– А, Фрэнк! Забыл, что ты собирался зайти. Что за милая леди с тобой?
Голос, нарочито расслабленный и приятный на слух, с едва уловимым акцентом, принадлежал мужчине лет тридцати пяти. Высокий, подтянутый, бритый налысо. Острые скулы, высокий лоб, выступающий вперед подбородок. Игнас упоминал, что его друг – врач, но выглядел Лагард как человек, который привык не лечить, а калечить. Липа очень надеялась, что впечатление обманчиво – как и дружелюбный тон вопроса, потому что он посмотрел на нее вначале с удивлением, затем – с враждебностью. Глубоко посаженные глаза сузились. Липа сглотнула.
Сразу за дверью узкая лестница уходила круто вниз, в подвальное помещение, откуда лился свет. Хозяин не спешил уступать дорогу гостям. Казалось, сам вопрос и то, что Лагард назвал Игнаса чужим именем, был своеобразным сигналом. Предупреждением. Но о чем? Один долгий миг они вели безмолвную беседу, споря о чем-то одними глазами, а затем Лагард отступил.
– Племянница. Приехала с сестрой из Вермонта.