– Чудно. И как погода нынче в Вермонте?
Все трое начали спуск по лестнице. Дверь захлопнулась с тем же лязгом, отрезая их с Игнасом от внешнего мира. Он сжал ее запястье – не больно, но крепко, и Липа поняла, что надо ответить.
– Неплохо. Как обычно в это время года. – Что вообще происходило? Она не имела ни малейшего представления, что говорить и как играть в эту странную игру.
Они спустились вниз, и Липа увидела небольшую комнату – чистую, светлую, напомнившую приемный покой в больнице. Диван в углу, низкий столик, какая-то абстрактная картина на стене и шкаф, за стеклянными дверцами которого – пузырьки и блистеры, словно в аптеке.
– Проблемы? – послышался мужской голос из-за двери, и Лагард сделал знак молчать.
– Вовсе нет. Постоянный клиент заглянул. – Он нарочито громко распахнул дверцу шкафа, не сводя глаз с Игнаса. – Уже уходит.
– Ты знаешь правила, Лагард, я должен проверить. Миссис Голден захочет знать… – Вошедший осекся и замер на пороге. Крупный мужчина в костюме цвета мокрого асфальта. Золотая цепочка на шее. Рубашка кричаще пурпурного цвета. Его взгляд упал на Игнаса. Рука потянулась к поясу.
– Ты!..
Все произошло слишком быстро. Сбитая с ног Липа полетела на пол. Брызнули осколки. Она перекатилась на бок, ударившись об угол дивана, и накрыла голову руками, зажимая уши. В комнате раздался выстрел.
Пурпурный замешкался на миг. Игнас оттолкнул от себя Липу: главное – чтобы осталась жива. Он сдержит обещание.
Стол, отлетевший от пинка вперед, ударил Пурпурного под колени. Тот потерял равновесие, но не выпустил пистолет. Грянул выстрел. К счастью, в пустоту. Лагард оказался быстрее: кисть хрустнула, и Пурпурный выронил ствол.
– Эй! – Он остановил Игнаса жестом. – Мне не нужны проблемы с Эйдой Голден.
– Какого черта, Энди?! – Игнас больше не сдерживался. Играть «постоянного клиента» по имени Фрэнк в его планы не входило. – Что тут происходит? С каких пор?..
– А что мне оставалось? Тебя не было два месяца, Найнс[3]! Два месяца. Это у тебя время идет кверху задом, а здесь, знаешь ли, жизнь продолжается. Ты либо выбираешь сторону, либо банды стирают тебя в порошок.
– Ты что, теперь варишь для них? Фейрщиком заделался?
– Заткнись, Найнс. Ни черта не знаешь, а туда же.
Игнас почувствовал, как гнев закипает внутри. Липа тихонько застонала на полу. Ей ни к чему слышать этот разговор. И видеть все это…
Он подобрал пистолет, легший в ладонь как влитой. «Не привыкай, – шепнул внутренний голос, – тебе ни к чему».
– Тише… – Он помог девочке подняться. Оглядел ее с головы до пят, стряхнув мелкие осколки – куртка пригодилась. – Цела? Не поранилась?
Она качнула головой. Глаза, огромные от страха, глядели куда-то за его плечо.
«Проклятье!»
Они недооценили Пурпурного. Оказавшись на ногах, он точным ударом отбросил Лагарда. Тот влетел спиной в стеклянную дверь, и новая порция осколков брызнула на пол. Липа вскрикнула.
Игнас нажал на спусковой крючок.
Теперь наверняка. Пуля нашла свою цель.
Он опустил руку с самозарядным «Колибри», избегая взгляда Филиппины. Он виноват перед ней, но ни объяснять, ни извиняться не было сил. Игнас просто смотрел себе под ноги: зеркально-гладкий чистый пол был залит кровью – алое на белом.
Липа сидела на кушетке. По-прежнему дрожала – зубы клацали о край стакана. Лагард принес ей что-то горячее: напиток оказался густым, как кисель, но вполне терпимым на вкус. Отдавал мятой и чем-то кисло-сладким – кажется, апельсином. Интересно, в сорок восьмом пили чай или окончательно перешли на синтетику?
А еще он предложил успокоительное. Даже шприц достал – деловито и со знанием дела. Но Игнас прочел весь ужас в глазах Липы и увел друга за стену – туда, где лежал Пурпурный. Она не понимала, что это значит: для нее мертвец был просто мертвецом.
Впервые в жизни у нее на глазах убили человека.
Игнас убил. Тот, которому она доверила свою жизнь. Он защищал ее или себя? Пурпурный ведь узнал его – перед тем как потянулся к оружию. Липа это поняла по взгляду, в котором отразились страх и ненависть.
«Кто ты, Игнас?»
Поставив стакан на тумбу с медицинскими инструментами, она бесшумно соскользнула с кушетки.
Говорил ли он правду, рассказывая свою историю? Был ли жертвой обстоятельств, подопытным мальчиком, выросшим в лаборатории, или только хотел, чтобы она так думала? Чтобы проявила сочувствие и попыталась оправдать его действия.
Кем он был здесь? Не в Прослойке, не в Доме, а в родном мире, где сложнее спрятаться за туманными историями? Здесь, помимо них двоих, были другие люди со своей правдой.