А-а-а-а-а-а!!!
Посмотрел дебаты Навального со Стрелковым. Один - совсем эстрадный, всегда на сцене, завороженно слушает звук своего голоса. Другой - убивец и страдалец, бормочет под нос, как мужичок из "Анны Карениной", и, работая над железом, приговаривает: я - монархист, русский народ самый разделенный в мире. Политический тенор эпохи vs. сумасшедший с бритвою в руке. А за окном седая равнина, великая неизбывность - Пу, который 18 лет сидит и еще 18 сидеть будет. Родина.
Ровно два года назад, 15 июля 2015 года, у меня тут был такой текст:
Николай Львов - едва ли не лучшее, что есть в русской архитектуре, но уже через несколько лет этому придется верить на слово, его наследие исчезает на глазах, гниет и рушится; прекраснейшие церкви доживают последние дни, без крыш, с проваленными полами. Теперь обвалилась колокольня. Взывать к власти бесполезно. Она горазда только пиздеть про патриотизм, про духовность и скрепы, и что американка гадит. Русская петербургская культура ХVIII - начала ХХ века ей прямо враждебна, тем более, вызывающе европейский Львов. Но господа буржуи, те, которые поумнее, о чем думают? Авен, Беляев, Мамут, Прохоров и его высокоученая сестра неужто не понимают, что им нельзя оставаться наедине с родиной, что нужна прокладка, что русский европеизм, русский золотой век и его строитель Николай Львов, петербургская культура вообще - их единственная опора, эфемерная, конечно, но другой у нас нет, другое - с раскосыми и жадными очами. Держаться им можно только за колонны, больше - не за что. И ведь спасти Львова для них копейки, а сколько будет профиту - и дежурную социальную ответственность можно Пу предъявить, и знак сохранить, великий русский, великий европейский знак, без него их съедят - ам, ам - и выплюнут. И правильно сделают вообще-то.
Вы думаете, за эти два года ничего не изменилось? Как же! Нет, денег на консервацию никто не дал, ни власть, ни бизнес, великая архитектура без пола и потолка продолжает гнить и разрушаться. Но кое-что изменилось. Стало, например, известно, что церковь в Переслегино, прекраснейшая, она на фотографии, даже на бумаге никому не нужна, она никакой не памятник, не Львов и не церковь, а зернохранилище, у которого теперь есть свои владельцы. И вот я думаю, а, может, оно к лучшему? - ведь для хранения зерна пол и потолок необходимы, и новые хозяева наскребут на них деньги, которых не нашлось ни у государства, ни у частного капитала. И храм, построенный Львовым, таким образом сохранится. А как его будут звать - церковью, складом, да хоть сортиром - уже двадцать пятое обстоятельство.
"Среди нескольких кандидатов на разоблачения Кирилла Серебренникова выбрали среди прочего потому, что у него есть свой театр, а значит, он пусть небольшой, но начальник, который, получается, делает в собственном театре что хочет. Именно это положение чужого в роли начальника учреждения культуры в центре Москвы может особенно раздражать некоторых его противников и делает его самого уязвимее других. Начальником должен быть только свой. А если не свой, он может быть атакован не только с зыбких эстетических позиций, но и с гораздо более грубых материальных: к нему могут быть применены два базовых принципа, которыми руководствуется российская власть в отношениях с теми, кто недостаточно свой: «ничего против нас за наши деньги» и «критикуете, будьте идеальны».
Ситуация напоминает то, что происходило в недавние времена в русской церкви. Сравнение не такое уж парадоксальное, если учесть, что и церковная служба – действо, а греческое слово «литургия» театрального происхождения. Русская церковь вошла в 1990-е большим плюралистическим, свободно развивающимся организмом. Но постепенно под словесными атаками церковных фундаменталистов разнообразие начало сокращаться и развитие сходить на нет.
Причем таким образом, что священников, которые выбивались из традиционалистского единообразия литургическими особенностями, не запрещали в служении, а лишали собственных приходов и переводили служить в чей-нибудь большой храм, где над ними был настоятель – посредник между неблагонадежным экспериментатором и начальством. Служить можно, но в коллективе и под надзором – поневоле, как все. Но если в церкви требование не стилистического, а хотя бы догматического единообразия имеет свою логику, в исскустве оно повисает в воздухе. Объявлять в высшей степени эротическое искусство театра в целом и балета в частности сакральным – противоречие в предмете, которое лекго проверить: возмущения было бы не меньше, а больше, если бы танцевать вывели не гея Нуреева, а, например, участников первого Вселенского собора.