С праздником!
Кто б ни был ты, – среди обедов,
Или храня служебный пыл,
Ты, может быть, совсем забыл,
Что был чиновник Грибоедов,
Что службы долг не помешал
Ему увидеть в сне тревожном
Бред Чацкого о невозможном,
И Фамусова шумный бал,
И Лизы пухленькие губки…
И – завершенье всех чудес -
Ты, Софья… Вестница небес,
Или бесенок мелкий в юбке?…
Я слышу возмущенный крик:
"Кто ж Грибоедова не знает?" -
"Вы, вы!" – Довольно. Умолкает
Мой сатирический язык, -
Читали вы "Милльон терзаний",
Смотрели "Горе от ума"…
В умах – все сон полусознаний, -
В сердцах – все та же полутьма…
Это Блок, понятное дело, кто ещё так писал. А Грибоедову сегодня 225 лет. «Горе от ума» с умным глупым Чацким, с ужасным прекрасным Фамусовым - лучшая наша пьеса, конечно. И русская жизнь по-прежнему немыслима без обоих - сейчас, как два столетия назад. Сон полусознаний и та же полутьма тоже на месте. Ура Грибоедову!
На обратном пути из Парижа заехал в Ригу и ещё в самолете узнал, что туда отправляется Татьяна Лысова, но только не проездом, а основательно - замшей в «Медузу». У Лысовой, которая когда-то редактировала «Ведомости», есть свой кружок фанатов, я не из их числа, да и в газете этой мне нравился только отдел культуры, ютившийся там бедным родственником. Но бог с ними, с моими вкусами, я про выбор Медузы.
В мимозе, этом прекрасном желтом цветке, любимом народом, полно своих достоинств, но они неотделимы от 8 марта. Сама Лысова, может, и очень разнообразна, и вообще эффективный менеджер, но на символическом уровне ее назначение читается как кооптирование в Медузу не просто делового блока, а газеты влияния двухтысячных годов, того времени, когда ещё был остаточный парламентаризм, какая-то свобода слова, печати и даже, простигосподи, шествий, была частная, а не только государственная собственность, и, соответственно, разные интересы, и на них разрешалось влиять. Эх! Эту седую старину, забытую, благословенную, сегодня в Риге назначили трендом. Медуза, с самого начала отдельная в пространстве, теперь будет отдельной и во времени: начавшиеся двадцатые годы стали для неё опрокидыванием в двухтысячные. Абсолютно правильное решение, по-моему.
За последние две недели видел тучу выставок, и в Вене, и в Париже, худшая из них Леонардо в Лувре, наверное, напишу об этой беде, а пока о хорошем. Из самого лучшего сейчас - Бэкон в Помпиду: великий художник ХХ века прекрасно показан во множестве залов, в основном, триптихами последних двадцати лет - все они про тело, которое страдает, кричит, корчится, кончается прямо на глазах, стареет, дурнеет, теряет себя, наполняется смыслами, часто ложными, что смыслам свойственно, остаётся в памяти, становится метафорой, произведением искусства, обрубком, исполненным силы и новой бессмысленной жизни.
Все работы на выставке совершенно замечательные. Я выбрал одни, можно было взять другие, каждая картина прекрасна. Мне дорог бык, он самый ревущий, физиологичный и самый абстрактный, тихий одновременно, просто античная вазопись. Но это в экспозиции последняя работа, венец всех показанных мучений.
В связи с ними вспомнил анекдот про то, как зимой на даче в Комарово Митя Орбели с другом собрались навестить Ивана Алексеевича Лихачева, там, видимо, у кого-то гостившего. Антонина Николаевна Изергина, мать Мити, говорит им: «Поезжайте на лыжах, здоровее будет». Митя идет в чулан, а в нем только одна пара лыж. "Какая удача, - обрадовалась Антонина Николаевна. - Один встанет на левую лыжу, другой на правую, вторую ногу каждый подожмет под себя. Так и поедете. Может, Иван Алексеевич, наконец, обратит на вас внимание". Аттическая соль тут была в том, что Лихачев любил не просто мальчиков, а инвалидов.
Это вторая половина шестидесятых годов, как раз тогда вызревает последний, самый глубокий период в творчестве Бэкона, про который и сделана выставка в Помпиду. Казалось бы, какая связь между стоном английского художника, всегда стоически мрачного, и словечками ленинградских остроумцев, отчаянно шутивших в своих непроходимых снегах. Казалось бы, очень далеко. Но близко.
Что у вас нового? У нас горе - страшное, тяжкое общее горе. Всем - украинцам, иранцам, канадцам, всем, кто был в самолете, Царствие небесное. Родным и близким погибших мои сердечные соболезнования