— Рубите канат! — крикнул мне Павел Петрович.
Я перерубил — и воздушный шар медленно стал подниматься в небо.
Долго я смотрел, как удаляется он от меня. Наконец он превратился в черную точку — и слился с небом.
— Боже! — испугался вдруг я. — Как же теперь из дворца выберусь? — И даже от страха зажмурил глаза.
Когда их открыл — еще больше испугался. Никакого дворца уже не было. Я стоял посредине ромашкового поля — и прямо ко мне бежала девушка в белом платье!
— Кати… Катерина Гавриловна! — сказал ей, когда она чуть ли не налетела на меня. — Они улетели. Вы опоздали.
— Да, — посмотрела она на меня растерянно, — улетели? Почему без меня?
— Не знаю.
— А откуда вы меня знаете? — вдруг удивилась Катишь.
Да, это была она. Почему ее узнал, я ей не ответил. По полю за ней широким своим шагом летела Лизи, выбрасывая перед собой зонтик — и сабельно и беспощадно им на своем пути срубая ромашкам головы!
— Бежим, — взял я Катерину Гавриловну за руку, — мы еще успеем их догнать. Видите мой экипаж?
— Вижу, — ответила она, и мы с ней побежали к коляске, стоявшей на краю ромашкового поля. Лизи устремилась за нами!
Мы успели добежать раньше нее. Я помог Катерине Гавриловне сесть в коляску, потом сам в нее вскочил.
— Позвольте! — стала взбираться в коляску и Лизи.
— Нет, не позволю, — уперся я ногой в эту, да простит меня читатель, английскую мужскую грудь — и вытолкнул его из коляски — опрокинул на землю!
Что это была действительно английская мужская грудь, не сомневайтесь. Уж этого мне не знать! И чтобы и у вас на этот счет никаких сомнений не было, скажу. Лизи — эту тощую английскую селедку, эту гувернантку… я полностью, как говорится, от ее плешивой головы, облитой дегтем, до его ног, что сейчас он задрал неприлично к небу, — выдумал. Изменил своему принципу (никаких литературных персонажей — только подлинные) — и вот он лежал поверженный на землю нашу — лежала в пыли эта аглицкий бестия! И забудем его, будто его и не было.
— Васька, трогай! — крикнул я своему другу. Он у меня сегодня был за кучера. Василий, естественно, посмотрел на Катеньку — сахарную московскую барышню. Облизнулся — и спросил:
— Куда, барин?
— А куда Катерина Гавриловна прикажет, туда и поедем!
— В Москву, — приказала Катенька — и засмеялась. И под ее звонкий фарфоровый колокольчик мы понеслись в Москву.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эта многоходовая операция получила название «Матрена». Блестяще задуманная в 1800 году — она в 1805 году была так же блестяще завершена.
В силу ее высочайшей секретности само название этой операции было засекречено, — да так, что даже Александр Васильевич Суворов не знал его. Название знало только два лица: государь наш император Павел Петрович и князь R, давший ей это имя, разработавший и непосредственно руководивший этой операцией.
Соединив, казалось бы, несоединимое: придорожный, пардон, бордель с дворцом княжеским и даже дворцом царским; тонкую дипломатическую игру с игрой карточной, к тому же шулерской, — сюжет для своей «Пиковой дамы» Пушкин оттуда взял, сославшись, правда, на графа Сен-Жермена (куда сему графу, замечу в скобках, до нашего князя: в пух и прах сей граф продулся бы ему, если бы сел с ним играть!); некое лошадиное пойло с дуэльным шампанским известного бретера и ловеласа Бутурлина — и пр., и пр., и пр., — одним словом, таким коктейлем зверским первейших в нашем деле игроков, англичан, напоил, что похмелье у них было тяжким, господа!
Правда, надо отдать должное, противник у нас крепкий был, что наш один знаменитый драгун (умолчу его имя). Не одно ведро надо было им выпить, чтобы так захмелеть. Даже был момент, что на грани провала сия операция была. Дела сердечные одного человека князя R в наше Дело вмешались. Но и тут князь железной рукой все поправил. Даже потом он этого Ч. к награде и чину представил. Наш «герой-любовник» сразу в камергеры скакнул!..
Более об этом не смею ничего сказать. Единственное, что могу добавить: именно благодаря «Матрене» наш непобедимый Александр Васильевич Суворов одержал свою самую блестящую победу под Константинополем, завершив свою Византийскую кампанию!
Суворов за всю эту кампанию девять человек убитыми потерял, а наши потери: двадцать пять фельдъегерей и один гусарский корнет. Правда, замечу, мы их потеряли по вечной нашей беде: напились пьяными и заснули — и случился пожар в доме того корнета. Видно, кто-то свечу горящую опрокинул. Вот кто эту свечу опрокинул, до сих пор не знают!
Путали следствие очень сильно. Даже говорили, что не сгорели они, а на дороге были те фельдъегеря зарезаны.
Все бы так, но корнет-то гусарский сгорел! Ему-то кто свечу эту опрокинул?
Милый Пьер, я погибла! Только ты один меня можешь спасти.
….Господин Ноздрев был безобразно пьян и дерзок. Я его ударила — и бросилась вон из его дома. За моей спиной раздался грохот от падающего тела. Держал ли он в руке свечу, я не помню. Наверное, держал.
Что произошло потом, ты знаешь.
Милостивый государь, простите меня Бога ради!
Для меня не было секретом, кто свечу эту опрокинул. И с Селифаном мы американцами к князю Ростову заявились, чтобы восторжествовала справедливость. И она восторжествовала! Так никто и не узнал тогда, кто эту свечу опрокинул?
Теперь и Вы это знаете. И все же хочу предостеречь Вас и Ваших читателей. Знать все наперед — это такая мука, поэтому я редко делюсь этим знанием. К тому же, милостивый государь, мистифицируя прошлое, мы мистифицируем настоящее, что весьма предосудительно. Расплата бывает тяжкой. И все же я приоткрою тайну времени. Ваш нынешний год будет удачным во всех отношениях. Что же касается Ваших снов, что приснились Вам во дворце князя Ростова, то это, как говорится, бес Вас путал. Не так все было на самом деле. И с князем Ростовым разговор совсем о другом у нас был. Я ему будущее его приоткрыл: что произойдет с ним и с соловецкими монахами в 1815 году. Так что изымите эти сны из своего романа второго «Симеон Сенатский и его так называемая История александрова царствования».
Ваш Порфирий Петрович Тушин.
Соловецкий монастырь, 17 августа 1834 года
Думаю, нам надо объясниться.
Эту славную страницу в Истории России, о которой я поведал вам в своем романе, безжалостно выдрали в начале прошлого, двадцатого века, — да так, что, уверен, ни единому слову моему вы не поверили!
Поэтому я выбрал такую форму своего романа — с привидениями и прочими «странностями», чтобы читатель решил: раз в роман автор ввел столь нереальных существ, то и все остальное, мягко говоря, литературный вымысел.
Но вот ведь какая штука, господа читатели.
Привидениями они не были.
Почему же я так их обозвал, спросите вы меня?
Да потому, что привидения, как это не парадоксально, более привычнее, объяснимее, чем те существа (так я их назову), которыми населил дворец после своей смерти князь Ростов.
Мой приятель Василий попытался мне на пальцах объяснить, каким образом князь мог сотворить это чудо!
— Виртуальная реальность, что ли? — спросил я Ваську.
— Фу, — сказал мой «великий» физик, — пошлой виртуальностью тут не воняет.
— А чем же?
— Дурак ты, Колька! — обиделся почему-то он на меня. — Тебя в такую тайну посвятили! А ты — «воняет»! — И он посмотрел на Катеньку: — И это он так о вас, представляете?
— Это ты сказал: воняет, — а не я! — обиделся в свою очередь и я. — И на этом Васькины объяснения закончились! Да и невозможно, наверное, это объяснить, поэтому я не против, если вы не верите, что в 1805 году Россия одержала победу, ошеломившую всю Европу, — и уж конечно не верьте в мои «привидения», коими я «населил» свой роман.