— И еще, Ваня: сразу после того смотри в оба за оборотами неприятеля. И по тому, что он творить начнет, сообразуй наши действия.
— Хорошо, Федор Матвеевич, буду сообразовывать.
— Ну и с Богом, братец, с Богом!
Адъютант вышел. Апраксин перекрестил его вслед, потом осенил крестом себя и воротился за стол.
Бригадира Фразера возмутило требование приставленного к нему капитана-советчика атаковать один из полков Любекера.
— Это есть безумий. Едва начнем бой, к нему явится сикурс. А разве мы можем противостоять армии Любекера?
— Атаковать надо, господин бригадир, во имя исполнения царского указу, в котором велено томить неприятеля.
— Но это там, на главный театр… А у нас совсем другой дело.
Капитану надоело упрямство немца, и он сказал:
— На атаку есть приказ генерал-адмирала.
— Я, конечно, выполняйт приказ, — скуксился Фразер. — Я военный, я понимайт дисциплин, но я снимайте себя всякий вина.
— Хорошо, бригадир. Дайте мне два эскадрона, я сам поведу их.
Фразер дал требуемые эскадроны, капитан сам повел их в бой, который, как и предсказывал бригадир, закончился поражением русских.
— Я говориль вам, — торжествовал Фразер. — Я говориль при свидетель: шведы побьют вас. Я буду писать государь о вашем управстве.
— Ничего, бригадир, — отвечал устало капитан. — Цыплят по осени считают.
И думал: «Пакет адмирала на месте. Что-то должно произойти. Но что?»
После обеда прискакали дозорные, неотступно следившие за действиями противника.
— Ваше превосходительство, швед садится на корабли.
— Какой швед? Какой корабль? — не мог взять в толк Фразер этого сообщения, полагая некий подвох в чужом языке. — Он что? Бежал?
— Так точно, ваше превосходительство, бежит швед. Бежит.
— Вот теперь, — взглянул Фразер на капитана с нескрываемым презрением, — вот теперь его можно маленько щипать, капитан.
И, надев шляпу, вышел из шатра отдавать распоряжения к атаке.
«Эх ты, петух спесивый! — думал капитан. — Если б не пакет адмирала, еще б неведомо, кого б общипали. Но что же написал там Федор Матвеевич?»
И действительно, когда русская кавалерия явилась на прибрежные холмы, откуда хорошо просматривались море и берег, все увидели, что «швед» на самом деле бежит. Между берегом и флотом, стоявшим в миле от него, курсировало десятка три лодок, которые увозили на корабли солдат, густо толпившихся у воды. Рядом с нетерпеливой толпой солдат возбужденно кружился многотысячный табун уже расседланных коней, оттуда неслись ружейные и пистолетные выстрелы.
— Они убивают коней… — закричали сразу несколько человек. — Надо отбить их! Отбить!
— Рано, — отвечал Фразер на поднявшийся за спиной ропот. — Пусть больше сядет на корабли, тогда мы пойдем атака.
Фразер был прав, это понимал и капитан, но каково было смотреть конникам на избиение несчастных животных. И с правого фланга вдруг без всякой команды ринулись вниз, к берегу, кавалеристы, не менее эскадрона.
— Куда-а? — вскричал Фразер. — Стой! Стой, подлецы!
Куда там, конники неслись к берегу, а оттуда навстречу хлопали ружейные выстрелы, шведы пытались выстроить каре. Однако, как оказалось, русские и не думали на них нападать, эскадрон скакал в охват табуна, дабы завернуть и отогнать его от берега.
Группа солдат, занятая по приказанию Любекера уничтожением коней, была внезапно атакована и разбежалась. Огромный табун лошадей русские кавалеристы завернули и погнали от берега.
— Скорей, шорт вас побьери, — ворчал милостиво Фразер, довольный столь богатой добычей.
Более четырех тысяч лошадей было спасено русскими. А когда на берегу осталось около двух тысяч солдат, Фразер приказал атаковать, предупредив:
— Убивать только тех, кто с оружием. Остальных в плен на русский каша.
Через два дня капитан стоял перед генерал-адмиралом Апраксиным и докладывал о поспешном бегстве шведов из Ингрии.
— Ну что ж, с Божьей помощью проводили гостей, — перекрестился Апраксин. — А ныне надлежит тебе, капитан, скакать к государю с важной ведомостью. Левенгаупт выступил из Риги с обозом из восьми тысяч телег с провиантом и порохом. Идет на юг на совокупление с главной армией. Сей сикурс надлежит пресечь. Впрочем, государь сам знает, что делать. Ну а заодно поведаешь ему о нашей виктории, пусть сердце его хоть о сем не болит.
И, подойдя к капитану, Апраксин потрепал его ласково по плечу: