Шереметев остался стоять у окна в одиночестве. Проносясь мимо, Петр крикнул:
— Почему стоим, Борис Петрович?
Шереметев виновато улыбнулся, пожал плечами, пробормотал под нос: не умею, мол, да и не с кем.
Однако царь не оставил его в покое. Через несколько минут явился перед ним, ведя за руку молодую, улыбающуюся женщину в зеленом шелковом платье.
— Вот рекомендую, граф, моя тетушка, Анна Петровна, — представил ее Петр. — Танцуй.
— Но я не умею, — смутился Борис Петрович.
— На ассамблее чтоб я этого более не слышал. Научат. Аннушка, бери его, натаривай {265}.
Петр отправился к оставленной где-то жене, обернулся и, увидев, что фельдмаршал так еще и не двинулся с места, понукнул:
— Ну!
— Борис Петрович, — сказала Анна Петровна, беря его за руку, — не будем огорчать государя.
— Да, да, да, — пробормотал Шереметев, пытаясь как-то ухватить наведенную ему даму.
— Не так, Борис Петрович, — ласково улыбаясь, сказала Аннушка. — Вы же кавалер, вы должны вести. Вот так. Охватите меня за талию. Вот. Теперь пошли… Правую ногу вперед.
Ноги бедного графа словно одеревенели, двигались плохо, то и дело наступали даме на туфли.
— Ох, простите… Ох, виноват, — бормотал кавалер, обливаясь потом.
Но Анна Петровна не обижалась, ее отчего-то это веселило. Она смеялась, открывая маленький пухленький ротик, обнажая ровный, сияющий жемчугом ряд зубов.
Музыканты закончили играть. Борис Петрович облегченно вздохнул: «Фу-ух!»
Это «фух» так развеселило его даму, что она опять рассмеялась и, взяв его под руку, сказала:
— Идемте к государю, он вас поручил мне, я перед ним за вас в ответе.
— Ну как? — встретил их вопросом царь.
— Получается, — ответила Анна Петровна, опередив графа.
— К концу ассамблеи чтоб он у меня все мог. С тебя спрос, Анница.
— Да уж я стараюсь, государь…
Царь решил не давать публике передышки; подняв правую руку, видимо привлекая этим внимание музыкантов, он скомандовал:
— Русскую!
На хорах лихо ударили по струнам. И опять прогремел окрик царя:
— Все на круг!
Подпрыгивая легко и грациозно, Анна Петровна с вызовом застучала каблучками перед Борисом Петровичем.
— Ну же!.. — поощрила ласково-зовуще.
Куда было деться графу, если царь, гремя ботфортами {266}, уже отплясывал на кругу? Пришлось и фельдмаршалу — топ-топ — выходить на круг.
Весь вечер Анна Петровна была рядом с фельдмаршалом, честно выполняя поручение царя. Учила его всем танцам, пляскам, много смеялась, невольно заражая весельем и своего подопечного.
К концу ассамблеи, сам себе дивясь, фельдмаршал начал и двигаться хорошо, и быстро усваивать разные коленца. И эта хохотушка уже начинала ему нравиться, и замелькали мысли греховные: «Эх, сбросить бы лет тридцать!»
В одну из передышек Петр увлек его за собой в комнату, там, закурив трубку, предложил фельдмаршалу выпить. Борис Петрович осушил бокал рейнского.
— Ну как тебе ассамблея? Нравится? — спросил царь.
— Нравится, — сказал Шереметев, желая угодить.
— А Анна Петровна?
— Чудесная женщина, — чистосердечно ответил граф.
— Вот и хорошо. Завтра утром пожалуй ко мне в кабинет, надо потолковать.
После бокала рейнского Борис Петрович почувствовал себя полностью раскованным, и все па и фигуры в танцах у него получались как бы сами собой.
— Да вы просто молодец! — хвалила его Анна Петровна.
И он молодел, глядя на ее лучезарную улыбку, слушая ее звонкий смех. Пытался рассказывать ей смешные истории из армейской жизни, и она хохотала над ними почти до изнеможения.
— Ой, Борис Петрович, вы меня уморите, — лепетала сквозь смех.
А ему все более и более нравилось ее «умаривать». Под конец вечера он чувствовал себя с ней как с давно знакомой дамой, с которой долго не виделся и не может наговориться.
И даже засыпая в ту ночь в петербургском доме, он все еще слышал ее рассыпчатый, как у колокольчика, смех. Так и назвал мысленно ее ласковым прозвищем — Колокольчик.
Утром, как велено было, он явился к государю. В приемной царя сидело несколько человек, но адъютант, увидев фельдмаршала, сказал:
— Входите, Борис Петрович, государь давно о вас спрашивал.
В кабинете кроме царя был Меншиков и корабельный мастер. Царь и мастер склонились над чертежом, развернутым на столе.
— Т-так… — говорил Петр, — форштевень {267} делаем круче… вот тут я показал угол… Шпангоуты {268} вот, согласно этих лекал.