И опять повернулся в сторону моря, приложил снова к левому глазу зрительную трубу. И вдруг вскричал, ликуя:
— Ай молодец Пембрук! Ай молодец! Он идет в галфинд под всеми парусами, даже лисели [4] выкинул. Турки отстают. Ага, сукины дети, знай наших! Вот попомните, Пембрук в два дни долетит до Стамбула. А эти шнявы дай Бог если в три доберутся.
Петр оказался прав. «Крепость» через два дня была у Стамбула, а конвой сопровождения приплелся через сутки после нее.
Глава двенадцатая
В ДВУХ ИПОСТАСЯХ
Ровно через месяц после проводов «Крепости» в Турцию, 27 сентября, царь прибыл в Москву со всей своей свитой. На него сразу же свалилось две, а точнее, три заботы.
Еще с 26 июля царя дожидалось в Москве шведское посольство, прибывшее в Россию для подтверждения условий Кардисского договора {107}, закрепившего в 1661 году за Швецией побережье Балтики. Подтверждение сие требовалось в связи с восшествием на престол юного короля Карла XII {108}. Подтверждение Кардисского договора имело для Швеции важное значение, так как освобождало ее силы для участия в предстоящей войне за Испанское наследство.
Перед самым приездом Петра в Москву прибыл и представитель саксонского курфюрста и польского короля Августа II генерал Карлович для заключения военного наступательного союза против Швеции.
Мало этого, в Москве ожидал царя и посланец датского короля некий Гейне, и тоже с целью: привлечь Петра в союзники против ненавистного врага — Швеции.
— Невеста одна, а сватов-то, — шутил невесело Петр, — не знаешь кому руку и сердце отдать.
— Я думаю, Петр Алексеевич, — говорил Головин, — нам надо разделиться.
— Как, Федор Алексеевич?
— Ну, скажем, мы с тобой начнем переговоры с саксонцами, а Возницын пусть водит за нос шведов в Посольском приказе.
— А датчанина кому поручить?
— Датчанина? Гм…
— Знаете, Федор Алексеевич, пожалуй, с Гейнсом я один переговорю. С Августом я хоть и на словах, а уже договаривался, а с Фридрихом об этом и речи не было.
— Только надо все в великой тайне держать.
— Это само собой.
Дабы шведы не пронюхали о переговорах, Гейне был приглашен в Преображенское, где его ждал царь с переводчиком Шафировым {109}. Справившись, как водится, о здоровье «нашего брата короля Фридриха», Петр приступил к переговорам без всяких экивоков, поскольку между Данией и Россией не было никаких противоречий. Зато был общий интерес — Швеция.
— Господин Гейне, можете передать королю, что я готов вступить с ним в союз против Швеции сразу же после заключения мира с Турцией.
И как Гейне ни уламывал царя, маня молниеносной войной и победой над проклятым шведом, Петр стоял на своем: пока нет мира на юге, он не может двинуть армию на север.
— Ну что ж, — вздыхал датчанин, — мой король рвется в бой, и я боюсь, ваше величество, как бы вы не опоздали к разделу пирога.
— Не бойтесь, господин Гейне, пирог еще сыроват. Пусть допечется.
Поручив датчанина заботам Толстого с наказом как можно скорее вежливо выпроводить его из Москвы, дабы он, упаси Бог, не проболтался какому-нибудь шведу о своей миссии, Петр призвал к себе Головина и начальника Посольского приказа Возницына.
— Ну что, Прокофий Богданович, назвал гостей, а нам расхлебывай.
Возницын ответил в тон полушутливому замечанию царя:
— Что делать, государь, гости-то все незваные да прожорливые, разъязви их. Шведы вон с июля хлеба одного возов десять умяли.
— Что так-то?
— Так их ить полторы сотни. В Охотном ряду в собаку кинь — в шведа угодишь.
— А саксонцев много ли?
— Не. Этих с обслугой человек пятнадцать, не более. Возглавляет их генерал Карлович, и при нем есть некий господин Киндлер. Но как я узнал стороной, под этим именем скрывается некий Паткуль, ливонец.
— Как узнал-то?
— Да подкупил одного из обслуги, он и рассказал.
— И что ж он рассказал?
— Что этот Паткуль имел поместья в Ливонии, но когда шведский король Карл XI провел редукцию {110}, что по-нашему означает отъем земель в казну, этот Паткуль взбунтовался. Его судили, присудили к смерти. Он бежал. Кому ж помирать охота! Явился в Саксонию к Августу, тот произвел его в полковники, и вот он у нас, правой рукой Карловича. Токо, я смекаю, эта «правая рука» всем и заправляет. Вот зачем только фамилию сменил? Не понимаю.
— Что ж тут не понять, — сказал Петр. — Сам же говоришь, палкой кинь в собаку — в шведа попадешь. А шведский-то приговор ему какой?